Ю. Щербачев - Поездка в Египет Страница 19

Около дворца растут мандарины, бананы и финики: мандарины поспели — я ел их с дерева; садовник за двенадцать штук запросил с меня четыре пиастра (франк) — цена, возмутившая честного Тольби: «не платите!» умолял он, «это грабеж…»

Когда мы, пихаясь шестами, обратно переехали на плоскодонной лодке рукав Нила, и безжалостно понукаемый Гектор засеменил боком по улицам Старого Каира, ослятник на ходу вздохнул во всю грудь.

— Житья нет, везде обман, все так дорого, — сказал он и, к великому моему разочарованию, принялся таскать из-за пазухи мандарины, за которые, разумеется, не заплатил ни гроша.

От Ниломера, в обществе присоединившейся к нам Англичанки на осле, двинулись мы к коптской церкви Абу-Сиргэ (Святого Сергия). Резкий голос уроженки Альбиона, угловатость и смелость её жестов, самая посадка на седле обличали завзятую туристку-репортера, и верно сама Ида Пфейфер не носила под мышкой столь объемистой тетради в замшевом переплете. Прежде чем записывать свои мысли по какому-либо поводу, добросовестная путешественница, казалось, всеми пятью чувствами хотела убедиться в реальности осматриваемого.

Дорога к Абу-Сиргэ идет неколесными переулками: здания стоят так близко, что можно одновременно упираться ладонями в противоположные стены; небо заслоняют шахнишиты, — крытые выступы с окнами, напоминающие, при здешней неуклюжей постройке домов, выдвинутые из комодов ящики. В иных местах надо проезжать под воротами. Однажды Тольби остановился у большой окованной железом двери: я думал, мы достигли цели нашего странствования, но дверь вела в новый переулок…

Внутренность Абу-Сиргэ имеет много сходства с Константинопольскою патриархиею и точно выдолблена в деревянной коричневой массе; все пространство перегорожено решетками из отполированного временем дерева (при богослужении женщины отделены от мужчин); иконостас без позолоты выложен костяными многоугольниками, образов мало, и темная их живопись сливается с общим тоном церкви Мальчик-Копт, освещая лики святых восковою свечей, быстро говорил имена; карандаш моей спутницы еле успевал заносить их на страницы книги Путевых впечатлений.

В подземелье, затопляемом летом, куда мы спускались смотреть камень, служивший будто бы сидением Божьей Матери, Ида Пфейфер щупала, нюхала, чуть не лизала попадавшиеся предметы, в то время как Тольби при слабом мерцании восковой свечи являл разные tours d'adresse новому своему приятелю, проводнику.

Гама эль-Амр, древнейшая из мечетей Каира, достигла полного блеска в X веке (в 407-м году Геджиры), когда обладала 1.290 рукописными экземплярами Корана и ежедневно освещалась 18.000 лампад. Теперь она заброшена, и в недалеком будущем от неё останутся одни великолепные руины.

Эль-Амр построена по образцу Эль-Азара: тот же широкий двор и галереи с колоннами (последних столько же, сколько дней в високосном году—366); посреди двора, подле беседки бассейна, растут два дерева, гледичья и пальма.

В один летний день 1808 года мечеть Эль-Амр, в которой давно не совершалось богослужения, представляла странную, но торжественную картину. Уровень Нила, вместо того чтобы повыситься, стал понижаться: необычайное явление грозило народным бедствием. Тогда мусульманские улемы, еврейские раввины и христианское духовенство всех исповеданий при стечении огромной толпы сошлись в забытую мечеть на молитву едином. Богу. Вода в Ниле вскоре начала прибывать.

Вот еще некоторые сказания, касающиеся Гамы эль-Амр.

Мечеть имеет будто бы подземное сообщение с Меккой.

Только правоверный может безнаказанно ступить на известные плиты двора.

С окончательным разрушением мечети исчезнет вера ислама.

Одна из колонн храма, находившаяся сперва в Мекке, была подарена Эль-Амру халифом Солиманом; три раза халиф именем Магомета заклинал ее лететь в Каир, — она не трогалась. Солиман в бешенстве стегнул ее курбачем (особого рода кнут), и воля Аллаха исполнилась: столп, поднявшись на воздух, очутился у нильских берегов. Кнут Солимана оставил след на мраморе: по темно-серому его полю образовались белые полу-прозрачные жилы в виде нескольких красиво изогнутых арабских букв; они составляют имя Пророка.

Но Тольби по обыкновению переиначил легенду.

— Сам Магомет, спорил он со сторожем-муллой, — подарил Эль-Амру эту колонну и велел ей перенестись из Мекки в Каир; сначала она не слушалась и не хотела двигаться. Пророк крикнул: «Go on! оа реглэк»! и стал бить ее палкой; тогда она пришла сюда on foot, т. е. пешком.

Булак есть собственно каирская пристань; иностранцы же этим именем назвали маленький домик на правом берегу Нила — временное помещение Музея египетских древностей. Домик так не велик, что большую часть предметов принуждены держать в складе, и она покамест недоступна публике.

Редким богатством своим музей обязан почти исключительно неусыпным трудам Француза Мариет-бея, под покровительством которого состоять все памятники старины во владениях хедива (с 1863 года, то-есть с воцарения Измаил-паши. ему дана монополия всяких раскопок в стране) [31]. Но надо очень интересоваться историей Египта и быть хорошо подготовленным, чтобы находить удовольствие в созерцании испещренных иероглифами обломков, уродливых барельефов, бронзовых чудищ…

Для меня сокровища музея остались мертвою буквой и только навеяли тяжелое сомнение. С утра я уже был грустно настроен: ночью сосед Швейцарец выкашливал душу, Тольби в этот день не отыскался вовсе, и я должен был взять другого погонщика, который еще бессердечнее обходился со своим ослом, а по дороге в Булак собаки на моих глазах разорвали выскочившую из ворот газель. В низких, затхлых его покоях никого не было. Я ходил один среди сонмища мумий, сфинксов и каменных быков; раскрашенные деревянные гробы в образе спеленутых людей вытянулись во весь рост за стеклом и уставились на непрошеного гостя очами, видевшими не одно тысячелетие… В безжизненном взгляде как бы застыло подавляющее торжество вечного над конечными торжество материи над духом. Сквозь щели можно различить трупы завернутые в порыжелое тряпье. По стенам аляповатые идолы в неуклюжей неподвижности тоже имеют подобие мертвецов… И тишина небытия и забвения царит в этих катакомбах.

Конюшни хедива содержатся в большом порядке четырнадцатью жокеями, выписанными из Лондона. Один из них с гордостью водил меня по всем отделениям. При постоянной вентиляции запах конюшни имел что-то живительно — приятное. Пол блестел чистотой, как палуба охотничьей яхты. Не привязанные к яслям, лошади свободно обращались в просторных устланных рубленою соломой стойлах, и с любопытством следили за нами сквозь проемы дверей; над каждою дверью красовалось имя.