Дмитрий Арбузов - Уральская Обь Страница 2

– Что-то после такого подъёма с сорокапятикилограммовым рюкзаком за плечами и есть не хочется, – заявил Иван. Но мы всё равно перекусили – чаем с остатками прихваченной в поезд сгущёнки. Потом я ещё некоторое время сидел и смотрел на северо-восток, в сторону недавно скрывшегося солнца. Оно уже начинало подниматься заревом лимонного цвета почти оттуда же – из-за восточного чёрного гребня, вплотную подступившего колоссальными скалами, похожими на гигантские когти мифической птицы, к нашей, с трудом растянутой на перевале палатке. Ни звёзд, ни темноты, только слегка лазурное задумчивое небо, неожиданно освободившееся от застенчивых облаков – вот и вся короткая, двухчасовой продолжительности, восхитительная ночь! Будто время вообще остановилось, наступил предел бесконечному развитию всего живого, а солнце, подчинённое букве ритуала, в благоговении замерло на одном месте. Что это? Шутка? Или я уже задремал, уставший с дороги, незаметно для себя соскользнув в сон? Ответом мне послужил пронзительный крик скопы, с золотистыми каплями солнечного света на размашистых крыльях парящей над вершинами гор, возвещающей, что новый день уже близок.

Прости меня, мама!

Сегодня больше молчу, потому что заметил, как взгляд мой на мир меняется – погрузился в себя. Достаточно было поспать на новом месте, чтобы это почувствовать. Пробуждение ото сна это маленькое рождение человека, момент воспоминания, когда ты взглянул на реальность впервые. Мы больше не живём в плоскостном мире и смотрим на всё иначе. Теперь с каждым наступающим днём, каким бы он ни был, мы будем уходить в горы всё дальше – туда, где пока что розовеют одни только контуры их.

Пути назад нет. С маршрута некуда сойти. На восток и на запад от Уральского хребта простирается сплошная тайга. От станции «Полярный Урал», последнего оплота цивилизации, в котором нет ни магазина, ни постоянных жителей, нас отделяет дневной переход, и это расстояние будет только нарастать. Путь, который предстоит проделать до реки Кожым, явно превысит двести пятьдесят километров, и я даже загадывать не хочу, какое расстояние мы преодолеем в конечном итоге. Главное – это не останавливаться и двигаться вперёд, хоть на шаг в день, стремясь к победному концу. Временами мне кажется, что мы сумасшедшие. И тогда внезапно меня охватывает смешок. Черт возьми, да мне всё это нравится!

– Дима, что с тобой? Уж не заболел ли? – спрашивает Иван. – Не удивлюсь.

Он тоже задумчив самого утра. Только один раз поинтересовался, поправляя съёхавший на бок рюкзак, сколько нам вообще до Кожыма идти, и я не стал его расстраивать, ограничив всё той же цифрой, которой успокаиваю себя. Сам же подумал: «И я ведь родным ничего не сказал. Куда мы отправились, в какие места – это да, но что и как…» Не стал их пугать, чтобы не волновались излишне – недоговаривать часто бывает полезно, как и вообще нарушать любые правила. Лишь бы только с дорогами везло, да погода стояла хорошая, и поменьше низовой, буреломной тайги». И опять усмехаюсь себе: как обычно, слишком многого хочется! Главное – это погода, солнце. Ветер с дождём здесь, или ориентирование в насевших на горы облаках, ничего хорошего не сулят. «Погоды не будет, всё остальные трудности цветочками покажутся, – подвёл я итог размышлениям, – Вот этими самыми, которые мы сейчас, не глядя, вдавливаем в грязь сапогами».

– Что ты там всё бормочешь себе под нос?

– Видно, пытаюсь научиться радоваться тому, что уже есть. Погодка то какая, а?

– Да, жара! Ветерка не было бы, и всё, – перевёл дыхание Иван. – Как в пустыне, только вместо песка голые камни. В жизни бы не подумал, что мы за Полярным Кругом. Настоящая пустыня!

– Ага, субарктическая, – пошутил я. Потом вспомнил, что здесь, севернее, такая существует на самом деле, а местность в районе вчерашнего перевала носит название каменистой горной пустыни.

А солнце, и правда, сегодня раскочегарилось не на шутку. В небе ни облачка. Ваня прав: если бы не ветерок с гор, со снежников, плохо бы пришлось. И всё равно…

– Здесь ни солнце, ни тучи не задерживаются надолго, – добавляю вслух. – Как и лето. Длится одна зима.

Спуск с Конгорского перевала в долину реки Макар-Рузь случился по сочащейся между камнями воде, ещё ниже вездеходная дорога превратилась в единый водный поток. По всей долине то тут, то там между островерхими глыбами белеют снежные полосы, а истоки ручьёв местами и вовсе укрыты мощными наледями. В это трудно поверить, но здесь только-только наступила весна, буквально несколько дней назад. Многие растения ещё даже не успели расцвести, они только приходят в себя после зимы, всегда лютой в этих краях. Солнце растопило лишь поверхность суровой земли, тепло ещё не проникло в её мёрзлую глубину, в результате чего и образовались обильные серебрящиеся потоки, стремительно сбегающие со всех сторон вниз. «С ума сойти», – ослеплённый светом Ваня прикрывает ладонью глаза. Вскоре на пути встретился брошенный вездеход, привставший «звёздочкой» на камень и нацелившийся карабкаться, наверное, в небо, но так и не сумевший больше сдвинуться с места, опустошённый стонущими ветрами, помятый скрипучими морозами, добела раскалённый полуденным солнцем, проржавевший внутри. «Старый романтик, – поприветствовали мы его. – Что, задумал остаться тут навсегда?» Несколькими километрами ниже «романтика» наткнулись на токарный станок, приваренный к железной платформе, на которой его, видимо, притащили, и тоже ржавый. Придумать кличку станку нашему воображению уже было не под силу Вокруг полно хлама, торчат покорёженные каркасы балков – передвижных геологических домиков. Среди мусора – обложка от справочника «садовода-огородника» и женские туфли. «Чего только в горах Полярного Урала не встретишь», – философски замечаю я.

Комары налетели к вечеру, окружили нас громадной толпой и больше не отставали уже ни на шаг. Откуда только, спрашивается, взялись в горах? Я наблюдаю, как они преследуют моего напарника серым шлейфом длиной метров пять, сохраняя между собой определённую дистанцию, как бы выстроившись в очередь, чтобы «всем хватило». Плотность тучки насекомых пугает. А ведь это только начало… Перед устьем Визувшора, в месте брода, переходим Макар-Рузь, реку уже достаточно крупную. Воды по пояс. Это первая река на нашем маршруте, не считая истоков Соби. Неподалёку от брода брошенная база геологов; громоотвод ещё торчит. Рядом с крайним, обитым толем домиком-баней, под крутым бережком небольшого озерка, пестреют кустики можжевельника. Это первая крупная растительность, встреченная с момента нашей высадки с поезда. До зоны леса идти ещё километров десять, не меньше; на этой широте его граница не поднимается выше двухсот – двухсот пятидесяти метров, мы же пока что крутимся на отметке триста пятьдесят. Горы, увиденные нами вчера и сегодня представляют собой сплошное нагромождение камня и льда как на пологих участках, так и на крутых. О лесе не может быть и речи. Остаётся только радоваться, что мы не оказались здесь в непогоду, когда долина продувается ветрами с Ледовитого океана насквозь. Пришлось бы несладко. Жары нам, правда, тоже уже хватило, на себе ощутили, что это за штука такая! На территории геологического лагеря сразу же бросаем рюкзаки, забегаем в один из домов и захлопываем за собой дверь, оставляя комаров гудеть снаружи – переводим дух. Тут же решаем и заночевать, располагаясь на оставленных геологами железных кроватях. Квартирный вопрос для бродяги никогда не стоит!

Утром с погодой начинает твориться уже что-то недоброе. Я смотрю в небо и не верю своим глазам. Третий день светит солнце и одна густая строгая синь. На Урале я в четвёртый раз, но такое здесь вижу впервые. Сегодня даже ветерка нет – наверное, остался резвиться за вчерашним бугром. Значит, будет ещё жарче, чем вчера. Выбравшись обратно на большую дорогу, следуем по ней вдоль цвета сапфира озера, пройти мимо которого мы не в силах – так и хочется искупаться! По водной поверхности, ближе к берегу, дрейфуют льды – миниатюрные айсберги, кажущиеся на фоне отдалённого берега настоящими гигантами. Ну как не проплыть рядом с ними? И мы устремляемся в иссиня-зеленую глубину. От ледяной воды темнеет в глазах, как угорелые выскакиваем оттуда на снежник. Снег обжигает ступни, не позволяет даже ходить по нему и уж тем более стоять. Второй раз нырять уже страшно до слёз! Дальше в долине реки встречаются и другие подобные этому озёра, разного размера и формы, но купаться мы больше не отчаивались. Интересно, что некоторые из водоёмов располагаются на несколько метров выше уровня реки. Я даже специально разок спустился к реке посмотреть так ли это, не является ли понижение простым обманом зрения. Оказалось, что нет.

Ближе к обеду опять прилетели комары, чтобы дальше, как уже повелось, не отставать ни на шаг. Всё, больше не искупаешься – мигом сожрут! Вскоре Макар-Рузь вошла в равномерный скалистый каньон, а мы полезли на сопку огибать это нехитрое препятствие по россыпям остроугольных глыб – по курумам. Стали попадаться отдельно стоящие лиственницы, началось красивое редколесье, местами украшенное проглядывающими из-за верхушек реденьких деревьев скалами. Через километр после каньона дорога раздвоилась, и мы пошли на восток в сторону другой реки, находящейся за водоразделом. Но рано было радоваться этой новой, существующей и ведущей в нужном нам направлении дороге. Вездеходная полоса, прорывающаяся через топкие, изредка перечёркнутые лоскутами ольхового кустарника низины, надолго обратила последние в месиво из торфа и грязи. Мы изрядно попотели прежде, чем добрались до виднеющегося участка леса, который оказался местами ещё укрыт снежным настом, оставшимся с зимы. После этого дорога черканула в сопку, потом сразу упала вниз, где опять упёрлась в болота, и снова почти два километра мы были вынуждены хлюпать по жиже. Наконец с крутого, забитого ольховником склона, нашим разморённым, помутнившемся от комариного нашествия взорам открылась долгожданная речка Степрузь! На её каменистом берегу мы и устроили заслуженный послеобеденный отдых.