Григорий Федосеев - Злой дух Ямбуя Страница 2

Тогда что же в действительности произошло на Ямбуе? Надо было немедленно принять какое-то решение, попытаться проникнуть в тайну исчезновения с гольца двух геодезистов.

И, вероятно, никому другому, а именно мне, как начальнику экспедиции, придется распрощаться со своими спутниками, расстаться с мыслями о возвращении домой и повернуть обратно к Ямбую. Надо торопиться, — может, еще удастся спасти Евтушенко. И при любых обстоятельствах закончить работу на этом далеком гольце, иначе на следующий год придется возвращаться сюда. Но об этом нельзя даже и думать.

При мысли, что надо повернуть назад в пустыри, до боли сжалось сердце, еще больше захотелось к тихой, домашней пристани, где нет опасностей, где жизнь размеренна, спокойна. Я вдруг поверил, что и Петрик и Евтушенко не погибли, а сбежали: от мрачного состояния, в какое повергает человека нагорье, не то что к людям — к дьяволу в пекло сбежишь!

— Павел! — решительно сказал я радисту. — Завтра утром мы с тобою пойдем к Ямбую.

— Назад? — спросил он хрипло, чуточку попятившись от меня.

— Да, назад. Неси журнал, запишешь радиограмму.

Павел смотрел на меня, все еще не веря, что нормальный человек может добровольно отказаться от возвращения домой.

— Да вы что, в самом деле?.. Или шутите? — выпалил он срывающимся голосом.

— Неси журнал!

Нет, Павел явно не верит, продолжает стоять, огромный, беспомощный, ища глазами сочувствия у присутствующих. Потом нехотя приносит журнал.

— Садись поближе и пиши:

«Штаб. Плоткину. Завтра иду с радистом и проводником к Ямбую. Передайте приказ всем подразделениям на Ямбуйском объекте принять необходимые меры безопасности и при любых обстоятельствах продолжать работу. Поиски Евтушенко не прекращать».

Написал?.. Сейчас же передай.

Павел встал, безнадежно посмотрел на меня и, неловко переставляя отяжелевшие ноги, поплелся к себе в палатку.

Тяжелый мрак лег на уснувшую землю. Костер догорел. Люди разошлись по таборам. В лесу смолкли бубенцы. Потускнело небо. Из его темной бездны повеяло дыханием ночи. Отражаясь в зеркальной глубине заливчика, мерцал тлеющим угольком Юпитер.

Забираюсь в спальный мешок. Нет, сегодня мне не уснуть. Что и говорить, обидно расставаться с мыслями о близком свидании с родными, друзьями, снова возвращаться в безлюдное царство болот, в глушь тайги, мерить латаными сапогами зыбуны и снова шагать и шагать без конца…

Долго ворочаюсь, не могу уснуть. А без сна нелегко будет справиться с завтрашним днем. За ночь он успокоит нервы, смягчит горечь неудач и облегчит путь. Медленно погружаюсь в пустоту, и наконец сон одолевает меня.

Лагерь пробудился рано, только занималась утренняя зорька. Вспыхнули костры, пахнуло варевом. Ветер качнул сонную, слегка заиндевевшую тайгу. Стая казарок, расклинивая небесную синеву, беззвучно, будто тайком, пронеслась на юг.

Проводники собрались у нашего костра. Они молча выслушали меня, перекинулись короткими фразами. На их лицах не отразилось ни удивления, ни страха, они привыкли ко всяким неожиданностям в тайге.

Нам предстояло из шести наших проводников — эвенков, отобрать одного, самого опытного.

— Кто из вас хорошо знает южный край Алданского нагорья и может нас сопровождать? — обратился я к ним.

Все повернулись к маленькому мужчине, стоявшему позади остальных, прислонившись к лиственнице. Наши с ним взгляды встретились.

— Ты, что ли, Долбачи, возьмешься?

— Он, он, другого лучше не найдешь, — подтвердил старший из проводников.

— Сможешь провести нас напрямик к гольцу?

Губы старика скривились в усмешке.

— Почему спрашиваешь? Разве не видел: эвенк в тайге тропу знает, никогда не блудит.

— Тогда собирайся.

Долбачи неопределенно пожал плечами.

— Не хочешь идти? Домой спешишь? — спросил я.

— Ходить можно, да беда, у меня чай кончился… Без него никуда не пойду. Два плитка давай — прямо Ямбуй приведу, — и он кривым пальцем показал на восток.

— Чай у меня тоже кончился, но я раздобуду У ребят.

— Обязательно доставай, без чая голова болит, большой дорога ходить не могу.

Проводники разошлись, а Долбачи продолжал стоять под лиственницей, пока я не принес ему обещанный чай. Он бережно положил плитки за пазуху, ушел собираться.

Эвенки — заядлые чаевники. Они умеют мастерски готовить этот напиток и пьют его с величайшим наслаждением, но только свежезаваренным. Без чая им и свет не мил! Любой из наших проводников не пожалеет ни времени, ни оленей, чтобы поехать к далекому другу и выпить с ним кружку крепкого чаю.

С опытным проводником нам не страшно ничто: ни броды через бурные реки, ни завалы, ни сплошная тайга, ни перевалы. У проводников — эвенков в голове своя карта, идут они по ней, не сбиваясь с пути, каким-то особым чутьем угадывая опасность. Да и олени у таких проводников не сдадут в пути, не натрут спины вьюками, придут к месту неослабленными.

Мы с Павлом отбираем из своего имущества только самое необходимое для похода: рацию, палатку, тент, спальные мешки, посуду и десятидневный запас продуктов. При быстром передвижении олени не должны нести на своих спинах более двадцати килограммов груза.

Из-за темных вершин ельника брызжет багряный свет утра. Лагерь приходит в движение: люди снимают палатки, свертывают постели, готовят вьюки. Каюры сгоняют к таборам отдохнувших за ночь оленей. Поляна наполняется оживленным говором.

…Погасли костры. В одну длинную шеренгу выстроился караван почти в сто оленей. Мы прощаемся с товарищами. С завистью смотрим, как уходят они на запад. Впереди идут рекогносцировщики. За ними заросшие бородами астрономы со своими тяжеленными универсалами, которые бережно везут два оленя в специальных носилках, прикрепленных к их спинам. След астрономов притаптывают молчаливые наблюдатели, — пожалуй, самые трудолюбивые из геодезистов. Шествие замыкает пестрая стая собак.

Уходящие долго машут нам руками, что-то ободряюще кричат.

— А где же Загря? — спохватываюсь я, не заметив на таборе своей собаки.

— Никуда не денется, прибежит, — неласково, с досадой бросает Павел.

И действительно, из просвета, где только что исчез караван, вырывается Загря. Длинными прыжками он сокращает между нами расстояние и со всего разбега наскакивает на меня. Затем, усевшись на задние лапы, пристально смотрит на запад, откуда еще доносится затихающий говор людей.

Как он великолепен, Загря! Почти весь светло-серый, с чуть заметной темной остью на спине, и только чулки на передних ногах белые в крапинках. Тело гибкое, ноги сильные, пружинистые, не знающие устали. Пушистый хвост всегда кольцом заброшен на спину. Он даже в схватке со зверем и в драке с собаками редко когда опускает его. А клыки! Кобель ими не кусает, а рвет по-волчьи, и раны от них у противнику долго не заживают. Но по натуре Загря самое добродушное и преданное существо. Вот уже два года, как мы с ним неразлучны в тайге.