Юрий Рост - Эверест-82 Страница 2

Конечно, Юрий Рост имеет право участвовать в этой книге, хотя он не был на Эвересте и даже не дошел до базового лагеря. Но он прожил несколько дней с участниками экспедиции и-не помню, кто это сказал, — «захватил их тепленькими», записывал их рассказы тогда, когда они были переполнены впечатлениями. Он был первый человек, с которым можно было поделиться и который умел слушать.

Потом, в Москве, на многочисленных встречах, рассказывая десятки раз одни и те же эпизоды, альпинисты невольно «редактировали» их, постепенно улавливая, на что реагирует аудитория, какие моменты наиболее выигрышны, а какие скучны, о чем стоит говорить, а о чем лучше и промолчать.

Никто так глубоко не копал, как Рост, — сказал мне Коля Черный. Юра-он все правильно понимает, — это слова Володи Балыбердина. Вдумчиво пишет, очень тонко подмечает и очень убедительно излагает, — примерно так сказал Валя Иванов.

Да, я беседовал с Ростом. У него правильная позиция. Если он так напишет, а вы напечатаете-полезная для альпинизма книга будет, — сказал по телефону Виталий Михайлович Абалаков. Я, как редактор, отметил бы еще одну ценную черту моего автора-умение перевоплощаться, «влезать в шкуру» своих героев, понимать их и думать за них и смотреть на мир их глазами. Но все, кто прочтет очерк Юрия Роста, должны непременно обратиться и к третьей части нашей книги: воспоминания участников экспедиции, написанные в большинстве своем на основе дневниковых записей или беглых заметок в записной книжке, полны таких деталей и красок, которых, конечно, журналист видеть не мог-это монополия эверестовцев.

Потом началась работа над очерком. Трудная работа. Трудная и потому, что сроки были жесткими, а материал объемный и очень даже не простой. И потому, что у журналиста Юрия Роста есть еще и основная работа (вернее, она есть в первую очередь) в «Литературной газете», где в это же время появилась его знаменитая статья о футболе, а она стоила ему и времени, и нервов, и душевных сил. И потому еще, может быть, что Юра-человек увлекающийся да к тому же еще и чрезвычайно контактный и у него много друзей, а потому и много обязанностей перед ними-он просто не может отказаться от дружеской встречи, от какого-то пустяшного на первый взгляд разговора, потому что этот разговор может быть очень нужен другу для обретения душевного равновесия в какую-то его не очень благоприятную минуту.

Он приносил свой очерк кусками, иногда даже написанными от руки. И редактировать приходилось прямо из-под пера, и особенно внимательно следить, чтобы увязывались эти куски, и не проскальзывали повторы, и не были эти куски разнокрасочными.

Так родился основной очерк, рисующий общую картину работы экспедиции.

Э. К. (Эмиль Киян)

Я никогда не интересовался альпинизмом.

Этот род деятельности, этот спорт и эта жизнь отпугивали своей исключительностью…

С детства я мечтал рисовать красками. Возможность смешивать цвета на холсте, управляя иллюзиями зрителя, привлекала меня, но ни разу я не пробовал это сделать, хотя и желал и краски можно было купить в магазине. Просто так, попробовать- для себя. Мне казалось, право взяться за кисть не может быть определено мной, не я главный в этих отношениях-недаром ведь «избранник» и «избирающий» при одном корне разного порядка слова.

Возможность управлять звуком, линией, цветом, словом дана человеку природой. Он может воспользоваться этим даром, а может пренебречь. От него зависит, откроет ли он сундучок и достанет оттуда все (или часть того, что туда положено) или не станет тратить на это усилия.

Способность двигаться вверх по склону тоже мне кажется врожденной. Альпинизм, естественно, никакого отношения к искусству не имеет, потому что альпинизм-спорт, а спорт и искусство, как бы их ни сближали, никогда не приблизятся друг к другу, потому что в искусстве движение подчинено смыслу, а в спорте весь смысл — движение.

В искусстве есть исполнитель и есть зритель, в альпинизме сам исполнитель-зритель. Не занимаясь живописью, можно быть любителем и знатоком изобразительного искусства, но не бывая в горах понять альпинистов сложно.

Поэтому в самом начале книги, посвященной советским восходителям, поднявшимся на высочайшую гору Земли по чрезвычайно сложному маршруту, я признаюсь читателю точно так же, как в мае 1982 года в Непале признался руководителю экспедиции доктору физико-математических наук Евгению Игоревичу Тамму:

— Я никогда раньше не интересовался альпинизмом. И никогда не бывал на вершинах и не знаю, что такое ледопад.

Мое признание тогда у подножия Эвереста в маленьком зеленом лагере, где после штурма Горы отдыхала наша команда, вызвало доверие у альпинистов. Они делились со мной первыми впечатлениями, ощущениями (может быть, самыми точными), делились едой и кровом на тропе, в Лукле и в Катманду. Я прожил рядом с ними две недели в Непале и все, чему не был свидетелем, описываю с их слов.

За всю историю восхождений на Эверест сто двадцать два человека поднялись на его вершину. Из них одиннадцать — наши.

За всю историю восхождений на Эверест пятьдесят четыре человека остались на Горе навечно. Среди них — ни одного нашего.

Вечер в Намче-Базаре

Дом дяди Пембы Норбу — один из немногих домов в Намче-Базаре крытый железом. Богатый дом. Сам Пемба — сирдар носильщиков нашей экспедиции. Дядя его тоже работал со многими экспедициями. Заработал деньги большие для этих мест, достаточные для того, чтобы покрыть оцинкованным железом крышу своего дома в Намче-Базаре — столице страны шерпов. Правда, столицей никто не признавал этот горный городок или селение, расположившееся амфитеатром на высоте трех с половиной километров над уровнем моря.

Амфитеатр развернут в сторону Гималаев, и зрителям открываются бесконечные глубины неба, бесконечные цепи гор, бесконечные тропы, по которым им, шерпам, бесконечно живущим (по их терпимой и жизнерадостной религии), предстоит в настоящей жизни ходить, а в будущей — летать (если душа переселится в птицу), или лежать (если в камень), или цвести (если в цветок).

Шерпы трудолюбивы, приветливы и спокойны. Зачем метаться, мучиться, ссориться, если все произойдет так, как должно произойти? Естественные люди, живущие в естественной среде. Они слились с природой, понимая много веков то, к чему нам, детям иной цивилизации, живущим в искусственно созданном мире, еще предстоит прийти: природу невозможно преобразовать по нашей нужде, нужды свои надо привести в соответствие с природой. Покоряться природе, познавая ее законы, использовать свои знания для постижения путей, по которым она, а следовательно, и мы развиваемся, чтобы случайно в гордыне или невежестве не выбрать ошибочный-задача для разумного человека. Мы лишились многих преимуществ естественной жизни, живя в больших городах, и теперь умом доходим до того, до чего человек, живущий не на асфальте, а на земле, доходит душой. Вот мы и тянемся к лесу, к полю, к горам, чтобы вернуть утраченное.