Гарун Тазиев - Кратеры в огне Страница 2

Вам приходилось когда-нибудь задумываться над состоянием улитки, вылезающей из раковины? Я его живо представил, когда высовывал втянутую в плечи голову, распрямлял спину, плечи и разжимал стиснутые в кулаки руки.

Все это хорошо, но задерживаться здесь было опасно, и я заторопился дальше. Уже три четверти окружности кратера пройдены, и теперь я нахожусь в промежутке между особо опасными северной и западной зонами.

Идти можно только по самому краю кратера, почти над самой бездной; взгляд уходит вниз, как камень, проглоченный пропастью. В конце концов это только вертикальный туннель диаметром в 10—15 метров, но стенки его настолько перегреты, что растягиваются, как тесто; иногда от них отделяются огромные огненные капли и, сверкая золотом, исчезают, поглощенные ослепительной глубиной. Даже вздымающимся коричневатым клубам дыма не удается скрыть все великолепие кипящего жерла. Туннель проходит сквозь вязкое вещество цвета красной меди и оканчивается уже совсем в ином мире.

Впечатление настолько необычное, что я забыл об опасности, забыл о поджаривающихся подошвах, машинально поджимая то правую, то левую ногу. Все мысли захвачены пылающим колодцем, откуда слышится непрерывный рев, трескучие удары и громовые раскаты.

Отскакиваю назад – столб извержения пролетал мимо лица. Снова сжимаюсь, чтобы уменьшить мишень; правда, я уже несколько освоился с опасностью благодаря строгой ритмичности.

Конец! Последний взгляд в манящую жутью бездну – и я уже собираюсь дальше, чтобы закончить круговой 200-метровый маршрут, как вдруг получаю удар в спину. Запоздалая бомба! Затаив дыхание, замираю на месте. Через несколько секунд поворачиваю голову – у ног медленно гаснет подобие большого каравая.

Вытягиваю руки, шевелю мышцами спины. Нет, нигде не ощущается боль, как будто все на месте! Позже, осмотрев куртку, я обнаружил на ней коричневатое, слегка обугленное пятно величиной с ладонь. Отсюда можно было сделать вывод, оказавший мне существенную пользу в дальнейших исследованиях: вулканические бомбы, падающие в состоянии теста, но уже покрытые эластичной очень тонкой корочкой (если они бьют прямо по цели), встретив препятствие, скользят по нему и не успевают прожечь его глубоко.

Самую опасную часть маршрута пересекаю дальше бегом, стараясь бежать как можно легче (насколько позволяют мои 75 килограммов), но тут же попадаю в отклоненный пассатным ветром пропитанный газом клуб дыма и начинаю задыхаться; глаза наполняются жгучими слезами и сами собой закрываются. Чувствую удушье, как будто проглотил кусок сухой ваты, пропитанной чем-то едким. В голове мутится.

Нет, надо во что бы то ни стало побороть замешательство и прежде всего не глотать отравленный воздух. Ощупью шарю по карманам. Ага! Нет, не в этом... В другом?... Наконец нахожу платок и прикладываю его ко рту. Затем, пошатываясь, бреду сквозь отвратительное облако, уже не обращая внимания на частые взрывы, а только стремясь, пока есть еще силы, пройти этот ад. Чувствую, что слабею все больше, начинаю шататься. Воздух, профильтрованный сквозь платок, дает некоторую возможность дышать, но он все еще слишком заражен, слишком разрежен, чтобы продолжать мучительный путь на такой ненадежной почве; концентрация газов чересчур велика, а извергающая их пасть чересчур близка...

Впереди смутно различаю крутую стену вершинного выступа, с которого я стартовал (кажется, это было век назад). Смертоносные пары лижут почти вертикальный склон высотой в два человеческих роста. А он так близок! Но я понимаю, что у меня не хватит сил взобраться. Перебираю в уме немногие варианты спасения. Повернуться спиной к кратеру и спускаться здесь, по склону, поливаемому огненными ливнями? Нет... Вернуться на карниз? Да, во что бы то ни стало повернуться и бежать вниз по северному склону. Но там тоже бомбежка, и, кроме того, не будет возможности следить за полетом лавовых снарядов. Остается один выход – пройти назад весь путь до восточного участка, то есть больше 100 метров; там ни газы, ни выбросы не представляют смертельной опасности. Делаю пару шагов назад, но тотчас же спотыкаюсь, падаю на четвереньки, невольно открываю рот и наглатываюсь газа. Горло перехватывает боль, в легких хрип от горячих частиц шлака.

Нет, мне уже никогда отсюда не выбраться! Первые 15– 20 шагов в едких сернистых и хлорных парах были настоящим кошмаром – все время в отравленной зоне, без капли кислорода. Бомбы уже не пугали, страшен был только газ. Воздуху, воздуху!

Наконец-то я на восточной стороне и с жадностью вдыхаю спасительный воздух. Он омывает легкие, я не могу надышаться. Широкий и удобный край конуса казался раем в сравнении с адским местом, откуда я вырвался. А ведь именно здесь всего полчаса назад я испытывал такую тревогу...

Несколько глотков живительного воздуха восстановили силы, желание убраться отсюда как можно скорей ушло. Наоборот, опять проснулось любопытство. Взгляд вновь прикован к огненной пасти, откуда спорадически вырывались залпы «картечи». Иногда особенно сильный взрыв заставлял следить за падением бомб и на мгновение останавливал мой танец с ноги на ногу, похожий на «пляску» мучимых огнем грешников в дантовом аду. Правда, я убедился, что удар бомбы не всегда смертелен, но совсем не стремился еще раз проверить это наблюдение.

Внутренние стенки кратера имели разный наклон: на севере, западе и на юге они почти вертикальны, но здесь, на востоке, угол наклона не меньше 50°. Если спускаться осторожно, то наклон в 50° вполне одолим. Спуститься в чрево вулкана... Сначала я сам удивился своему безумию, но соблазн был слишком велик.

Осторожно делаю шаг, второй, третий... Пошло! Начинаю спускаться, вдавливая каблуки как можно глубже в шлак. Понемногу огромная пасть приближается, шум становится совсем оглушительным. Широко открытые глаза упиваются жуткой красой. Колышущиеся завесы из расплавленного золота и меди так близко, что мне кажется, я, жалкий человечек, проник в самую сердцевину их легендарного мира. Воздух горяч, как огонь,– это подлинное пекло. С трудом отрываюсь от завораживающего зрелища и напоминаю себе, что следует заняться «наукой». Скорее измерить температуру почвы и воздуха. Погружаю трубку термометра в рыхлый шлак; видно, как сталь поблескивает в массе мрачного коричневато-серого муара.

На глубине полфута +220°. Подумать только, а ведь я всю жизнь мечтал о полярных исследованиях!

Раскаленная глотка изрыгает очередной залп так близко, что я глохну от шума; закрываю лицо руками, но, к счастью, заряд падает за пределами воронки. И вдруг меня пронизывает мысль, что я ведь нахожусь внутри самой воронки, окруженный горячими стенами, лицом к лицу с огненным зевом. Из жерла непрерывно раздаются раскаты, заглушаемые только воем взлетающих комет лавы.