Станислав Гагарин - Как считают перевалы Страница 2

Знаешь, мне сейчас в голову пришла неплохая идея. Когда я…

Стоп! Какой-то тип нарушает таежный покой. Точно! Что-то летит. Извини, бегу!..»

Машина скользнула над лесом и прошла слева от махавшего шапкой Валерия Серенко. Сначала затих гул мотора, потом исчез за голыми лиственницами самолет.

— Наверное, на метеостанцию двинул, — с надеждой сказал Валерий.

Он направился к вымпелу, сброшенному с самолета, который прошел второй круг. Снова замирало стрекотанье. На этот раз, видно, совсем… Неопытный пилот заставил Яшку долго разыскивать вымпел в зарослях тальника.

Он развинтил металлический цилиндр. Осторожно расправил свернутый трубочкой листок.

«Начальнику Мейвемейского гидропоста т. Серенко.

Вам надлежит прибыть на метеостанцию «Осиновая», находящуюся в 20 километрах к юго-западу от гидропоста, и временно исполнять обязанности заболевшего начальника станции…»

…Метеостанция помещалась в небольшом домике из пронумерованных брусьев.

Большая комната — «кают-компания». Здесь же радио и прочая аппаратура. И двери. Они ведут в кухню, в маленькие клетушки-спальни, в подсобное помещение. И в тайгу.

— Это твоя.

Высокий рыжеватый парень открыл дверь «каюты».

— Здесь начальник жил. Твое, стало быть, место.

Они уже познакомились. Николай Быков — радист. Десять классов. Три года армии. Год работал в райуправлении гидрометеослужбы, на передающей станции. Лето провел здесь. Зимовать собирался впервые.

Валерий положил руку на его плечо.

— Жить нам с тобою вместе. Давай готовиться к зиме. Она, брат, ой какая длинная…

— Зима длинная, — задумчиво произнес Николай. — Давай готовиться…

Валерий придирчиво разглядывал тушку только что ощипанной куропатки.

Отложил ее в сторону и принялся за вторую. Сегодня его, Валерия, очередь заниматься готовкой. Николай забрал ружье, ушел в лес.

Посмотрел на часы. Через три часа сеанс. Николай будет работать на рации.

Вкусно пахнут тушеные куропатки с картошкой! Валерий снимал крышку с кастрюли, с наслаждением водил носом слева направо и справа налево, хмурился, цокал языком и уже с досадой смотрел на часы.

Минуло полчаса. Подходил срок передачи метеонаблюдений.

Валерий выходил на крыльцо. Сначала сердито, потом как-то беспокойно смотрел на безразличный частокол лиственниц.

Густая тень поглотила их домик. Он вышел на крыльцо снова и увидел, как над северной частью горизонта поднимается белый сегмент.

Печь уже остывала, когда Валерий услышал, как скрипнула дверь.

Часто дыша, опираясь на ствол ружья, за порогом стоял Николай.

Он поднял ногу, занес ее, силясь шагнуть. Медленно наклонился. И начал падать. Вперед и немного в сторону.

«Я провозился с ним весь вечер. Дело сложнее, чем я думал. Он поломал лыжи. Шел по тайге и напоролся на наледь.

Представляешь, окунуться в воду при наших морозах?! Как он добрался, не приложу ума. Ноги я ему оттер, но простудился парень знатно. Вторые сутки наша станция не передает сводки. Увы, рацией я овладеть не успел. Правда, молчание — сигнал о том, что здесь что-то случилось, но АН-2 у нас сейчас не сядет, а вертолеты при температуре ниже минус сорок не летают. А у нас сейчас… впрочем, ладно. Думаю, к утру он отойдет…

Выходил сейчас снять показания. Хоть мы и молчим, но наблюдения — святое дело…

Эх, что сейчас делается на небе, Майка! Давно я собираюсь… Ну ладно. Попробую.

Понимаешь, в этом есть что-то пугающее. Сполох… Старинное русское слово «пожар».

Знаешь, разумом все приемлешь. Магнитные бури, пятна на солнце, светящиеся газы на высоте 250–300 километров. Все это так, но сердцу труднее давать команды, сердце не хочет мириться с формулами и ищет в сполохах свои странные, ему лишь понятные тайны…

Есть такое слово «мерячка». Я, Майка, не верил, да и сейчас верю с трудом, хотя и раньше слышал рассказы старожилов.

Мерячка — это полярная истерия, которой заболевают люди под воздействием северного сияния. Вплоть до психического расстройства.

Верится с трудом. По крайней мере, на себе я этого не чувствую, хотя, знаешь, с трудом заставляешь себя уйти в дом.

Впрочем… Задумался сейчас над словом «сполох». Иногда про нервного, неуравновешенного человека говорят: «заполошный». И еще: всполошиться — значит, взволноваться. Как видишь, языковые корни голосуют «за»…

Что-то мой парень спит неспокойно. Градусник у нас разбит, но, судя по всему, жар у него приличный…»

Тайга стояла притихшая и светлая…

Валерия крепко рванули за плечо. Резко повернулся.

— Николай!

Радист стоял боком на леденелом крыльце. Бледный, что-то шептал, потом засмеялся. Пришлось завернуть Николаю руку, прежде чем он втащил его в дом.

«Его надо связать, — подумал Валерий. — Иначе… Хорошо. А дальше? Вызвать самолет? Помахав ему шапкой? Или набрать «0–3» и попросить «скорую помощь»?

Он перенес Николая на кровать и крепко привязал жгутами, скрученными из простыней. С крыльца глянул в небо. Оно погасло, и только на севере где-то мерцало.

Рядом с домом, на высоких козлах, стояла оленья нарта. Тронул ее рукой, потом решительно ударил ножом по обрывку ремня, державшего нарту на козлах.

…Днем они чаевали в долине реки Айны. Николай по-прежнему бредил, и Валерий насильно поил его сладким чаем. Потом он снова шел вперед, а нартовые полозья зализывали глубокие рваные ямы в снегу. Они шли долго до этого последнего перевала, который сейчас взять не под силу.

Стало совсем темно, но Валерий все шел и шел. На костер сил хватило. Набил снегом чайник. Напоил радиста, заставил себя проглотить несколько разбухших в кипятке галет.

Стало легче. Поднялся и, волоча ноги, подошел к темной стене кедрача.

Глухо застонал Николай. Валерий бросил на снег уже срубленные зеленые лапы. У нарты остановился, помедлил. Потом откинул шкуру. Запавшие глаза смотрели осмысленно.

— Лучше, Коля? — спросил Валерий.

Что-то дрогнуло в его глазах. Николай шевельнулся и прошептал:

— Действуй, как умеешь…

Валерий нарубил кедрача, бросил охапку на снег, лег на нее и попытался забыться. Но сон не приходил, а спать было необходимо. Ведь скоро утро, с ним придет и последний перевал…

Он поправил мешок под головой, закрыл козырьком шапки глаза, руки сложил на груди. Лиственницы склонили вершины, закрывая звезды.

…Утром перевернул Николая на нарте. Головой вперед. Ведь они должны идти вверх.