Экспедиция в Россию. От Невы до Алтая - Александр фон Гумбольдт Страница 2

вопроса ничуть не поколебало выраженное мне почетное доверие. Мне достаточно было едва упомянуть в переписке, что я надеюсь, насколько это позволит моя ситуация, посетить летом Урал, геологическое строение которого, очевидно, дает много параллелей для сравнения с горной цепью Анд в Новой Кордове3. И уже 5 (17) декабря 1827 г. г‐н министр финансов, неустанно способствующий появлению все новых научных предприятий и институтов, известил меня о высочайшем повелении Е. И. В. Николая I. Согласно ему, моя дальняя поездка должна была быть тщательно подготовлена и осуществляться исключительно за счет средств российского двора. Это известие пробудило во мне вновь прежнюю врожденную тягу к путешествиям. Но как бы я ни был счастлив вновь пересечь столь обширное пространство сухопутным путем, я все же не мог воспользоваться этим замечательным предложением, нисколько не умалявшим притом моей свободы, немедленно – ибо прежде должен был закончить зимой-весной 1828 г. свои публичные лекции о физическом мироописании.

Просьба об отсрочке была немедленно принята, и 8 (20) марта 1828 г. граф Канкрин известил меня о собственноручной конфирмации Е. И. В. того, что из моих собственных соображений я волен перенести экспедицию на Урал и в Тобольск на 1829 г., а также взять с собой в качестве сопровождающих ученых коллег профессоров Эренберга4 и Г. Розе5. На мое усмотрение оставлялось также, захочу ли я в последующем посетить также Арарат и прочие южные территории России. Г‐н министр финансов с трогательной заботливостью принял самые действенные меры для обеспечения безопасности и скорости предпринимаемой поездки. Отдельная присланная мне зимой 1829 г. незадолго до отъезда из Берлина промемория включала в себя определения об уже изготовленных для экспедиции повозках, числе почтовых лошадей на станциях (обычно от 15 до 20), выборе фельдъегеря или курьера, о просторных квартирах, которые должны были быть везде в готовности, о воинском сопровождении там, где оно требовалось по близости границы, и т. п. Нас должен был сопровождать замечательный чиновник горного ведомства, равно владевший двумя языками, немецким и французским. Считаю приятным долгом выразить здесь публично свою признательность этому нашему проводнику, г-ну обер-гиттенфервальтеру, а ныне берг-гауптману Меньшенину6.

Упомянутая промемория заканчивалась знаменательными словами: то, в каком направлении и с какими целями будет предпринято путешествие, оставляется на Ваше усмотрение; правительство заинтересовано лишь в поддержке науки. Насколько возможно, способствуйте развитию горного дела и промышленной активности России. Не могу умолчать о подобных благородных побуждениях, которые и были реализованы на всем протяжении поездки в 14 500 верст (более 2000 географических миль), уже потому, что они отрадным образом характеризуют эпоху, в которой мы живем. Благоволение, оказываемое незаметной деятельности одного человека, снисходит до него с высоты науки. Оно служит живым выражением внимания, которое державный монарх оказывает развитию знания и благотворному влиянию этого знания на благосостояние народов. Среди многочисленных знаков расположения, которыми я обязан императору Николаю I, особенно важно для меня упомянуть о предложении новой поездки, сделанном мне по распоряжению Его Величества 14 (26) февраля 1831 г., то есть спустя всего 16 месяцев после возвращения с Каспийского моря. Мне предоставлялось на выбор посетить лишь Финляндию, либо, если я предпочту юг, Кавказ. Это распоряжение, которому, к сожалению, я не смог последовать, дало мне повод думать, что устремления моих друзей и мои собственные удостоены милостей, которые мы можем хоть отчасти оправдать лишь должным приложением всех наших сил».

Это написано г-ном Гумбольдтом.

Розе

Сибирскую экспедицию я проделал при самых благоприятных обстоятельствах, какие только возможны при преодолении столь обширных территорий восточной Европы и северной Азии. Везде прилагались самые действенные усилия для возможно более скорого передвижения; на всех шахтах и металлургических заводах нас ожидали, вскоре по прибытии знакомили со всем достойным внимания, на осмотрах нас по возможности сопровождали служащие предприятий. Таким образом никакое время не было потрачено впустую, мы могли познакомиться со всеми предметами гораздо быстрее, чем было бы возможно при иных обстоятельствах. За краткий срок, менее чем шесть месяцев7, мы пересекли Урал почти на шесть градусов широты от Богословска8 до Орска и Алтай от Барнаула до монгольско-китайской границы на Иртыше. Мы посетили Астрахань и Каспийское море. В то же время из‐за высокого темпа, который требовался для этой поездки, чтобы не быть застигнутыми зимой, нельзя было провести сопутствующие геологические исследования, и мы должны были удовольствоваться общим обзором.

Розе

Мы, то есть г‐н фон Гумбольдт, г‐н Эренберг и я, отправились из Берлина 12 апреля 1829 г. в двух экипажах, поскольку поездка по северной Азии требовала наличия под рукой астрономических и физических инструментов, книг и приспособлений для химических опытов и сбора коллекций по естественной истории. Отъезд был назначен вначале на более позднюю дату, а именно начало мая, однако его ускорило известие о том, что в это время Его Величество император России уже должен уехать из Петербурга для коронования в Варшаву.

В Берлине уже давно установилась теплая весенняя погода, так что мы надеялись добраться без остановки до Петербурга. Однако вскоре мы поняли, что выбрали для такого северного путешествия наихудшее время. Уже на следующий день нас застиг снег, из‐за таяния которого дороги раскисли. А позднее мы столкнулись с неудобством, что на всех реках на нашем пути был ледоход. В каждом случае приходилось его пережидать, так что наше путешествие чрезвычайно затянулось.

Однако в первые дни все эти тяготы нам еще не досаждали. Большое шоссе, ведущее в Кенигсберг, снег не особенно испортил, а в Диршау, куда мы прибыли утром 14-го, Вислу мы нашли уже 8 дней как очистившейся ото льда и смогли без остановки пересечь ее на пароме. Вода стояла еще высоко, в низменностях около Данцига она прорвала дюны, причинив большой ущерб. Через две мили мы переправились через второй рукав Вислы, Ногат, по ту сторону которого находится Мариенбург. Несколько часов мы с интересом осматривали старый замок немецких рыцарей, который восстановлен ныне в первоначальном виде. За Мариенбургом и до Эльбинга мы снова обнаружили всю местность по обе стороны дороги затопленной настолько, что на поверхность залившей все воды почти ничего не выступало.

15‐го утром мы достигли Кенигсберга и провели там два приятных дня, возобновляя старые знакомства и завязывая новые.

Вильгельму 9

Кенигсберг, 5 (17) апреля 1829 г

Мое путешествие, дорогой брат, протекает легко и счастливо. Мы прибыли сюда вчера в 8 утра, после того как ехали четыре ночи подряд и напрасно прождали в Мариенбурге