Тихон Пантюшенко - Тайны древних руин Страница 20

—Ну и репейник же ты, Михеева,— сказал Толя и, подумав, решил, что с Лидой лучше не связываться, а обернуть все в шутку.— Если любишь, то так и скажи.

—Люблю, но только не тебя.

—А кого же?

—Я уже сказала, даже ключом отстукала: нашу школу.

Занятия кончились. Все начали расходиться. Я неторопливо складывал в бумагу свои технические принадлежности, а недалеко от меня рылась в сумке Михеева. Вернулась ее подружка и спросила:

—Ты идешь домой или нет?

—Иди, я догоню тебя.

Из класса мы выходили вместе с Лидой. Размахивая сумкой, она спросила меня:

—А можно я буду называть вас Колей?

—Пожалуйста, ничего не имею против.

—Скажите, Коля, а вам очень нравится Маринка?

Признаться, я мог ожидать от Лиды любого вопроса, но только не этого. Да я сам никогда не думал о том, нравится мне Маринка или нет. Озадачила меня Лида своим вопросом так, что я даже остановился. Остановилась и она. Склонив голову немного набок, Лида лукаво улыбалась и ждала ответа. И чем дольше она смотрела на меня, тем больше я терялся. Появилось такое ощущение, какое я испытал однажды, когда мне было шестнадцать лет. В наш восьмой класс пришла новая, до того нигде еще не преподававшая учительница по математике. Шли месяцы. Однажды под конец занятий учительница попросила меня задержаться. «Коля, что ты намерен делать в ближайшее воскресенье?»— спросила она. Я неопределенно повел плечами. «У тебя не всегда получаются задачи по составлению квадратных уравнений. Приходи ко мне домой, если хочешь». Отказываться от помощи учительницы было бы неразумно. Но идя к ней, я почему-то волновался. Встретила она меня радушно: провела в свою комнату, усадила за стол, угостила свежими фруктами, после чего предложила решить математическую задачу. Голова моя пошла кругом. Условия задачи не воспринимались, так как за спиной стояла моя учительница. «Ну так как?— спросила она, положив руки на мои плечи.— Неужели не понятно?» Разницу в возрасте людей воспринимают по-особому. Учительнице было немногим более двадцати лет, но мне тогда казалось, что это уже половина жизни. «Коля, ты совсем не думаешь». Я повернулся к ней лицом. Рук с моих плеч она не сняла. Левая грудь учительницы нечаянно коснулась моего лица, вызвав во мне приступ дурманящего чувства. В сознании оставили след лишь обрывки лихорадочных ощущений: моя запрокинутая голова и неистовые поцелуи взрослой женщины. Потом последовал толчок и тонкий звон стеклянной посуды. Опомнившаяся учительница отпрянула и прислонилась к стене. Глядя на меня, она тихо произнесла: «Коля, уходи, пожалуйста». После этого она никогда больше не останавливалась возле моей парты и, казалось, ждала, как удара судьбы, что обо всем этом станет известно мальчишкам нашего класса. Ни одним словом, ни даже намеком я никому не выдал тайны о ее минутной слабости. В конце учебного года она так же, как и первый раз, попросила меня задержаться после уроков. Наедине учительница сказала мне: «Спасибо, Коля. Ты настоящий мужчина». Глядя на Лиду, мне почему-то казалось, что она старше и опытнее меня, что она чем-то напоминает мою учительницу по математике.

—Так нравится вам Маринка или нет?— настаивала на ответе Лида.

—С тех пор, как я узнал вас всех, прошла без году неделя,— уклончиво ответил я.

—Ну и что?

—Как ну и что? Это ж такой малый срок.

—Не всегда. Иногда это так много. Ну я побегу, а то Татьяна меня съест. До свидания,— и Лида подала мне руку.

Я шел по набережной залива и думал, зайти или не зайти к Маринке домой? Узнает, что были занятия и никто не пришел навестить ее, обидится. Нет, лучше зайти. Но как? Вот так, с пустыми руками? Эх, были бы сейчас ранние цветы! Ну хоть бы какие-нибудь, самые скромные. Было бы совсем другое дело. Подожди. А может, зайти к моему другу Кирюхе Пуркаеву? Он-то знает, есть ли в Балаклаве цветы и, если есть, то непременно достанет. В каком же доме он живет? Да, через дом от Хрусталевых. Кирюху я застал дома, хотя по всему было видно, что он собирается куда-то уходить.

—Ну здравствуй, Кирюха.

—Привет. Что-нибудь надо?

—Ну до чего ж ты догадливый, Кирюха. Не зря я выбрал тебя в товарищи.

—Ну говори, что?

—Понимаешь какое дело. Я узнал, что твоя соседка Маринка заболела. Ну и мне поручили навестить ее.

—Поручили...— улыбаясь, повторил Кирюха.

—Так вот,— продолжил я, не обращая внимания на иронический тон Кирюхи.— Навещать, справляться о самочувствии больных принято с цветами, хоть какими-нибудь, самыми скромными. Я и подумал: у меня же есть друг Кирюха. Он, если узнает, обязательно поможет.

Кирюха минуту стоял в раздумье, а потом сказал:

—Подожди здесь. Я мигом, тут недалеко.

Ждать Кирюху действительно пришлось  недолго. Я увидел его, когда он был уже в пятидесяти метрах от меня.

—У деда Саватея выпросил,— сообщил Кирюха на бегу.— Он разводит не только эти, но и другие Цветы. А это, говорит, персидская мимоза.

—Ну, Кирюха, спасибо, удружил,— искренне поблагодарил я Пуркаева.— За мной долг. Руку.

Я смотрел на пушистые розово-малиновые цветы и удивлялся, что здесь может расти такое чудо. Раньше мне не приходилось видеть персидскую мимозу (если Кирюха не перепутал названия). Да и где я мог ее видеть, если это по всем признакам теплолюбивое растение. Дверь в доме Хрусталевых открыла на мой стук Анна Алексеевна.

—Заходи, матрос.

—А Маринка?

Приболела наша Маринка. И где только она могла простудиться, ума не приложу. Ни тебе дождя, ни холода, ни сквозняков. И вот какая беда.

Я зашел в комнату. Маринка лежала в кровати у окна с открытой форточкой. Щеки ее были покрыты болезненным румянцем, губы— настолько красные, что, казалось, перед моим приходом Маринка ела вишни да так и не успела вытереть ягодный сок. В глазах— выражение грусти, а вокруг них— легкий оттенок синевы.

—Ну что, некрасива я в таком виде, правда?

—Что ты говоришь, Маринка! Да знаешь ли какая ты?— я не преувеличивал. Болезнь действительно не красит человека. Но бывают минуты, когда организм в борьбе с недугом мобилизует все. И тогда человек, как воин в разгоряченной схватке, становится прекрасным. Вот такой казалась мне сейчас и Маринка.

—Ой, какую же чепуху мелю! Не утешайте меня, сама знаю, какая я.

—Нет, все правильно. Я вот... персидскую мимозу тебе принес. Выздоравливай побыстрее.

Маринка посмотрела на цветы, взяла их в руки и приблизила к своим глазам. Щеки зарделись сильнее. А может, это был розово-лиловый отсвет персидской мимозы? Глядя на необычно пышные ранние весенние цветы, Маринка несколько раз отдаляла их от себя, а потом снова закрывала ими свое лицо. Как преображается человек в минуты радости! Даже болезнь, кажется, отступает.