Елена Серебровская - От полюса к полюсу Страница 20

гараж от лагеря, и в 8 метрах от палатки радистов; она расширилась до 1—2 метров. Новая

трещина побежала от первой под шестигранную палатку, где был склад продовольствия.

Пересекла она и аэродром. Юго-восточная часть поля была практически раздроблена на

куски, между которыми на глубине 2—3 метров зловеще плескалась вода. Если бы человек

упал туда, то выбраться без посторонней помощи он бы не смог. А внизу была бездна

глубиной в несколько «километров.

Научные материалы и ценное оборудование срочно подготовили на случай вывоза. Первая

трещина разошлась до 4 метров, потом стала сходиться и снова разошлась. Лед продолжал

трещать.

Чтобы лучше обследовать льдину, нужен был свет. Небосвод понемногу светлел, и

полярники радовались этому как когда-то язычники, молившиеся богу солнца Яриле. В

одно из дежурств М. Никитин записал:

«Юго-восточное направление день ото дня становится яснее, и Зорькой в это время

любуешься и радуешься, что скоро покажется и Шарик (солнышко), так что нами полная

полярная ночь пережита». Зорька и Шарик написаны с большой буквы.

Г. Яковлев, только что поправившийся после пневмонии, записал в свое дежурство 5

февраля:

«Все ледяное поле, на котором базировалась станция, разломано, и трещины прошли по

всевозможным направлениям. Местами лед разломан на мелкие куски, где образовалась

целая сетка трещин. Жилые палатки оказались расположенными в вершине узкого клина,

зажатого между двумя ледяными массивами... Аэродром тоже поломало... На север от него

видны широкие трещины-разводья шириной до 50 метров... Грохот ломаемого льда...

Дежурства усилены, дежурный получил ракетницу, в районе лагеря постоянно горит

электрическая лампочка... Научные материалы и документы запакованы в чемоданы и

вынесены на лед, на открытое место. Несмотря на опасное положение, настроение у

коллектива станции бодрое, научные наблюдения не прерываются. Повреждения,

нанесенные разломами льда, постепенно исправляются. Коллектив дрейфующей станции в

трудный момент еще более сплотился и полон решимости выполнить до конца

возложенную на него задачу».

Да, положение было опасным, но впереди коллектив ожидало более страшное испытание.

В ночь на 13 февраля грохот ломающегося льда усилился, трещины вновь разошлись. В

ста метрах к юго-востоку от лагеря возник вал торосов. Он поднимался, наступал — ведь

выламывались льдины толщиной в 3 метра! Достигнув в высоту метров 7—8, вал

остановился. Но впереди него, поближе к станции, уже выдавливались вверх новые

громады льдов — шел новый вал торошения. Обломок льдины уменьшился до площади в

40 на 70 метров. Еще один вал — и гигантская ледовая мясорубка сметет все палатки и

имущество!

Все глаза смотрели на начальника станции. Что будет? Он казался совершенно

спокойным. Команда его прозвучала незамедлительно:

— Каждый делает свое дело согласно плану.

Он не спрашивал, все ли знают свое место в аврале, он в этом не сомневался. И вот на

соседнее, нетронутое разрушениями ледяное поле стали перебрасывать самое ценное

научное оборудование, жилую палатку, запасы продовольствия и горючего. Установили

там запасную радиостанцию.

К концу суток началось торошение с северной стороны. Началась сильная пурга.

Эвакуировать лагерь Сомов решил еще раньше, но надо было найти крепкую большую

льдину. В темноте. В разных направлениях группы полярников обследовали ледяной

покров, перебираясь через трещины и свежие гряды торосов. Льдину нашли 17 февраля.

Самое жизненно важное имущество было уже перенесено через трещины на соседнее

поле. Оставалось перевезти его на новую льдину. Газик вошел в строй только 18 февраля.

А торошение усилилось. Ледяной вал надвигался на лагерь, был уже в 10 метрах от кают-

компании. Трещина прошла под палаткой бани, и палатка повисла над бездной. Лед

трещал, льдина испытывала толчки, как судно у стенки мола при неумелой швартовке.

Чтобы перевезти грузы, требовалась автомобильная дорога. Машина легко шла на

возвышенных местах, где ветер сдул снег, и буксовала на бывших снежницах, в

углублениях. Тогда ее поднимали домкратами, подкладывали под колеса доски. Хорошую

трассу дороги, отнюдь не прямую, нашли, зондируя снег во многих местах. Прорубали

проходы в торосах, через трещины создавали ледяные переправы, наводили мостки.

Итак, снова переезд — 18 февраля. К концу дня старая льдина сократилась до размера 30

на 40 метров. Ночевать на ней было рискованно, хотя подвижки льда прекратились. Эту

ночь люди провели в двух палатках, положив спальные мешки прямо на пол, на оленьи

шкуры, при наружной температуре 42—43 градуса. На новом месте жить стали в двух

палатках по четыре человека, а трое остальных — в радиопалатке на двух койках; спали

по очереди.

А что наука в такие дни? Небось, забыли о научной программе, не до того было? Да и

какая наука в морозы, когда на приборах оседает иней и изморозь! Ломались антенны я

мачты, рвались оттяжки. Но, несмотря на это, о главном деле — науке не забывали.

Научные исследования велись и «впрок», для того чтобы заниматься полученными

данными потом, в Ленинграде. Но были и текущие дела. Метеорологические наблюдения,

поначалу выполнявшиеся даже восемь раз в сутки, дали представление о климате

центральной части Северного Ледовитого океана, прилегающей к Тихому океану. Эти

сведения, как и аэрологические наблюдения, сразу же передавались по радио в

Арктическое бюро погоды и в Арктический институт. Они улучшали анализ

синоптической обстановки, особенно для восточного сектора Арктики.

11 апреля 1951 года станция «Северный полюс-2» закончила работу, и ее сняли со льдины.

Станция прошла извилистый путь в 2600 километров. Измерили 258 глубин. Несколько

раз пересекли подводный материковый склон и с большой точностью установили его

границы. Эти материалы были использованы при составлении Арктическим институтом

современной батиметрической карты Северного Ледовитого океана. Многое помогли

понять и пробы грунта. Часть найденной скатанной гальки и свежих обломков породы

говорила об их выносе со льдами с побережий Аляски, Чукотки и острова Врангеля, а

другая часть, найденная на краю Чукотского желоба, свидетельствовала о новейшей