Юрий Долетов - Страна «гирин герен» Страница 20

Со временем Кано стало тесно в каменном мешке, и он выбрался за ограду в саванну.

Между старым и новым городом, который вырос за последние десятилетия и который насчитывает уже около миллиона жителей, — около километра. Но их разделяют еще и века.

Я спустился со стены и пошел к тому месту, что сделало неприметное поселение знаменитым Кано, способствовало его росту и расцвету, — рынку Курми.

Ступив в старый город, я шагнул, словно перенесенный фантастической «машиной времени», в прошлое.

Большая площадь неподалеку от Кофар мата, а ее предстояло пересечь прежде всего, была в круглых карофи — красильных ямах, наполненных темной жидкостью. Вырытые хаотично, где попало, они стояли поперек пути, никак не давали идти прямо. Около ям сидели полуобнаженные хаусанцы. Это были знаменитые красильщики, наследники тех ремесленников, которые снискали в свое время Кано репутацию «царя индиго». Одни красильщики, не торопясь, опускали в ямы куски сухой белой ткани, сотканной вручную из хлопкового волокна, и бамбуковыми палками размешивали раствор. Другие такими же плавными движениями, не напрягая рук, вытаскивали из своих ям окрашенную материю. Рядом лежали плетенные из прутьев колпаки-корзины; на ночь ими накрывают красильные ямы, чтобы туда не попадали мусор и песок, а днем на них сушат ткани.

На краю «красильного цеха» удалось познакомиться с одним из ремесленников, худым старцем в легком без рукавов халате, забрызганном синей краской.

— Глубокая? — спросил я, кивнув на карофи. Фарба Букар привстал, вытянул над головой руку.

— Метра три! Такой дед ее выкопал, такой мне от отца Досталась. Тут все они по наследию…

Сооружение карофи требует определенного мастерства и сноровки. Ее стараются сделать круглой, достаточно глубокой. Стены, чтобы раствор не просачивался в грунт, обмазывают мешаниной из золы, коровьего навоза, листьев и конского волоса. Ткань обычно выдерживается в карофи дней семь. После крашения ремесленники ведрами вычерпывают раствор, осматривают яму, заделывают трещины, если они появились.

В Нигерии немало текстильных фабрик, и все же столь мощных конкурентов красильщики не опасаются. Ткань их бедна по расцветке и рисунку — обычно она черная или синяя. Но имеет свойства, какие не могут придать материи современные текстильные производства, использующие химические красители. До полного обветшания она не выгорает на солнце, не линяет при стирке и от тропических ливней. Ткань в Кано охотно покупают боророджи, обитатели пустыни — туареги, люди со скромным достатком.

Краску ремесленники извлекают из известных только им индигоносных растений и строго хранят секреты ее приготовления, передаваемые от поколения к поколению.

— Мы еще за себя постоим! — сказал Фарба Букар, приступая к работе…

Вблизи старый Кано не был таким тихим и сонным, каким казался со стены. На пути встречались группами и в одиночку его жители, закутанные с головы до пят в длинные одежды. По улочкам медленно двигались одноосные повозки с поклажей, и погонщики зычно покрикивали на осликов и верблюдов. Босоногие мальчишки играли в футбол, не обращая никакого внимания на прохожих и не думая о том, что могут угодить под колеса повозок или под копыта верблюдов. Кое-где в соро урчали кондиционеры, гремели радиоприемники, магнитофоны. Новое соседствовало тут со старым.

Некоторые улочки были настолько узки, что приходилось прижиматься к стене, когда навстречу попадались три идущих рядом горожанина. Эти улочки-туннели и вывели меня к рынку. Он расположился почти в центре старого Кано и отхватил у него, если верить путеводителю, более пятидесяти гектаров. На хауса курми означает «чащоба», «заросли». Неизвестный человек, первым назвавший так рынок, тонко подметил его сходство по размеру и плотности с лесными дебрями.

Как и на опушке, где редки еще деревья и где едва пробивается молодая поросль, здесь вначале можно свободно, не боясь затеряться, лавировать меж одиночных лавок, соломенных циновок, на которых разложены початки маиса, кучки орехов кола, арахиса, жгучего красного перца, разная снедь. От «опушки», будто просеки, в разные стороны протянулись, образуя сплошные ряды, лавки с сувенирами — масками из красного и черного дерева, калебасами, луками и стрелами, дротиками, гарпунами, чучелами зверюшек и птиц, кожаными амулетами, пятнистыми шкурами питонов, леопардов, диких кошек.

За сувенирными рядами, привлекательными более всего для иностранных туристов, потянулись улочки портных. Накручивая ручки швейных машинок, выставленных у входа в мастерские, эти мастера индпошива, которым люди, как сказал поэт, «обязаны половиной всех красот», могут в считанные минуты облачить человека, стоит ему пожелать, в новую одежду. Расшить цветными шелковыми нитками его халат, рубашку или тюрбан, а то и просто наложить латку на поношенный костюм.

Позади портновских рядов было уже не так вольготно. Тут приходилось ступать с оглядкой на каждом шагу. Рыночные проходы сузились, «магазины» из ржавого железа бок о бок соседствовали со строениями из стеблей сорго, маиса, навесами, крытыми тростником или пальмовыми листьями. Проходы пересекались, заводили в тупик, образовав гигантский лабиринт, где не мудрено и заблудиться. И всюду были сделанные на скорую руку примитивные лавчонки. В этих лавках, не имеющих никаких удобств, их владельцы принимают покупателей, здесь и живут — проводят дни, недели, всю жизнь…

Бедный интерьер таких «магазинов» никак не вязался с обилием и разнообразием товаров, выставленных в них. В лавках, попадавшихся на пути, распевали на разные голоса транзисторы и магнитофоны последних моделей, неслышно перескакивали цифры на электронных часах, радугой отливали вазы и фужеры, поблескивали никелем велосипеды, швейные машинки. Что ни «магазин» — новые товары. Как портьеры, свешивались ткани неимоверной расцветки, плотной стопкой лежали одеяла, просились в руки эмалированные кастрюли и миски. В некоторых лавках были лишь изделия местных ремесленников — седла, попоны, уздечки, кожаные сумки, циновки, огромные блюла и подносы, покрытые затейливым орнаментом. У рядов с жареной и сушеной рыбой, орехами кола, помидорами, перцем, бананами и ананасами устоялся вызывающий слюну сладковато-терпкий запах.

Это был огромнейший под открытым небом универсальный магазин, и здесь можно купить любую вещь — от швейной иголки до телевизора или мотоцикла.