Александр Казанцев - Гость из Космоса Страница 20

Думаю обо всем этом и на льды смотрю. Растопить бы все эти льды, чтобы советские корабли и зимой здесь плавали. Непременно сделают это советские люди… Переделают и северную природу.

Заставила я себя снова лицом к морю повернуться, потом глаза зажмурила, чтобы не видеть лунного света. Про лунатиков вспомнила. Действует же лунный свет на нервных людей…

И решила не отступать, хоть с закрытыми глазами, а вперед идти. Шагаю, как слепая, руки вперед протянула, а глаза открыть боюсь…

Вдруг споткнулась и упала. Коленку больно зашибла, и сразу слезы из глаз. Спасительная вещь эти слезы!..

Вытираю я слезы, а ресницы уже слиплись, смерзлись. Пальцами оттаивать приходится. За делом я и успокоилась немного.

Вперед уже с открытыми глазами шагаю, но по сторонам смотреть еще боюсь. И корю себя всячески — какой же, думаю, я переделыватель природы, если этой природы и испугалась.

Только эта мысль и повела меня вперед. Заставила я себя идти.

Много лет я потом в Арктике прожила. И пурга меня настигала в тундре, и шторм лютый я переносила, но такого чувства, как тогда в лунных льдах, никогда больше не испытывала.

Пожалуй, легче было бы мне на себе тушу белого медведя волочить, чем самое себя до снежной избушки довести.

Вошла я наконец в избушку, засветила коптилку, села на снежную табуретку и немножко всплакнула… Потом самой смешно стало. Ну, думаю, хороша стахановка ледяных полей, комсомолка!

В избушке у меня все из снега сделано. И лежанка — на ней спальный мешок, это мы с Алешей оставили, — и стол, и снежный табурет около него.

Сняла я с плеч свой мешочек, стала располагаться, ружье рядом с коптилкой положила. О том, как обратно пойду, и думать не хочется.

Решила сразу же работой заняться, первую пробу воды со дна взять.

Прорубь наша тонким слоем льда подернулась. Сняла я этот ледок, готовлю свой немудреный инструмент.

Подошла к проруби, нагибаюсь над ней и… назад!

Глазам не верю. Смотрит на меня из-под воды человеческое лицо… Различаю даже его черты: нос, рот, глаза большие, внимательные такие. И все приближается ко мне это лицо. Я закричать была готова. Смотрю не отрываясь. Значит, мерещится мне, так решила.

А человеческое лицо поднимается все выше и выше. Я только зубы сжимаю, чтобы не стучали. Кажется мне, что усатый мужчина с огромными глазищами ко мне из воды поднимается…

Лицо в воде становилось все яснее и яснее, словно выступало из тумана. Два огромных, почти круглых глаза, усы… действительно усы! Все ближе эти глазищи, огромные и как будто любопытные. Смотрят на меня не мигая.

Я потянулась за ружьем и тут только сообразила: нерпа! Фу, ты, неладная!..

И сразу я на чудище морское по-иному взглянула.

Это же нерпа! Тюленье мясо… Будь здесь ребята, да разве они ее упустили бы? Собаки-то голодные…

Выстрелить? Но она утонет, не достать… Как же ее выманить?

От многих полярников я слышала, что любопытнее нерпы нет животного. Говорят, где-то заводили возле проруби патефон, и нерпа вылезала на лед, интересовалась. Но как же мне быть? Патефона у меня нет. Как заинтересовать животное?

Стала я то приближать к воде лицо, то удалять. Пусть заинтересуется мной лично… Косы развязала, стала ими трясти над прорубью.

Но нерпа голову не высовывала и все смотрела на меня своими глазищами из-под воды. Тогда я опять про патефон вспомнила. Стала я нерпе насвистывать: «Скажите, девушки, подружке вашей». Она слушает, но не шевелится. Тогда я решила ее на голос взять. В деревне я певуньей считалась. Ну и стала я нерпе петь. Сначала потихоньку, чтобы не испугать, потом громче. Наконец полным голосом. Словом, дала над прорубью целый концерт, как заслуженная артистка какая-нибудь.

Коля наш долговязый все серенаду Дон-Жуана распевал, так я и ее вспомнила. Пою Колькиным голосом: «О, выйди, о Нерпа! О, выйди, о Нерпа, скорее на лед!..» На последней ноте, точь-в-точь как Николай, даже петуха дала.

Нерпа слушает меня, подлая, не уплывает и не вылезает.

«Ну, подожди, — думаю, — усатая. Неужели тебя баба не перехитрит, если по тебе мои собаки скучают?»

Морду зверя я бы пальцем достать могла… Вспомнила я тут, как чукчи на нерпу зимой охотятся. Нерпы, которые непременно должны выбираться на лед, чтобы подышать, протаивают себе дыханием небольшие проруби. Чукчи находят эти проруби и укрепляют над прорубью шалашиком острые рыбьи кости. Нерпа, выбираясь из воды, раздвигает эти кости, кости впиваются в ее шкуру, и нерпа никуда деться не может: ни вылезти, ни обратно в прорубь опуститься.

С собой нож у меня был. Думаю: если опустить руки по плечи в воду, можно нерпу под ласты ухватить, а чтобы не выскользнула, нож ей всадить в бок, как рыбью кость…

Прорубь узкая, зверю в стороны не податься, а вниз уйти нож не пустит. Ухвачусь крепко за нож и вытащу зверя на лед, а потом из ружья пристрелю. Вмиг я это решение приняла. Выхватила нож, бросилась на прорубь. Круглые, преломленные в воде глаза совсем близко мне в лицо заглянули. Да я уж не боялась!

Не успела нерпа пошевельнуться, как я ей нож ниже ласт всадила. Обняла ее руками и вверх тащу.

Забилась нерпа. Я изо всех сил напрягаюсь, но ведь сила-то у меня все-таки не мужская, женская… Не держись я за нож, выскользнула бы нерпа, уплыла. Нож ее вниз не пускает. Она бьется. Прорубь узкая. Повернуться нерпе негде, она вырваться не может. Но и я ее вытянуть не могу.

Лежу у проруби, напрягаюсь до боли в суставах. Бьется зверюга в тесной проруби. Кожу у меня на руках о лед ободрало. Вода ледяная… Пальцы неметь стали. Обидно мне, прямо до слез. Упущу сейчас добычу, а все от женской своей слабости. Напрягаюсь я изо всех сил… И удалось мне, обнявшись с нерпой, на колени встать.

Голова нерпы из воды показалась. И сразу всякое сходство с человеческим лицом исчезло. Одну ногу я на лед ступней поставила… Еще одно усилие… Стала я приподымать тушу из воды…

«Врешь, не вырвешься, — шепчу, — не на такую напала!» Приподнялась я на обе ноги и, чтобы скорее зверя из воды вытащить, повалилась на бок и ее рядом с собой повалила. Она оказалась одного почти со мной роста.

Нерпа начала биться, извиваться. Выскользнула. Нож у меня в руке остался, порезала я о него другую руку. Нерпа хвостом ударила и смахнула со стола коптилку. Загремело ружье. Остались мы в полной темноте.

Только бы в прорубь зверя не упустить!

Кинулась я на прорубь и закрыла ее своим телом. Нерпа сама на меня бросилась. В воду пролезть хочет. От нее рыбой и ворванью воняет…

Темно, до ружья не дотянешься, да и где теперь оно — неизвестно…

Продолжался наш бой во мраке. Хлестнуло меня чем-то тяжелым и мокрым по лицу так, что в голове загудело. Верно, она хвостом меня… А я размахиваю руками, норовлю ножом ее ударить.