Тим Северин - Дорогами Чингисхана Страница 20

Выпить в течение дня 10 или 15 чашек, вместимостью равных нашему стакану, — это порция самая обыкновенная даже для монгольской девицы; взрослые же мужчины пьют вдвое больше. Чашки составляют известного рода щегольство, и у богатых встречаются из чистого серебра китайской работы; ламы иногда делают их из человеческих черепов, которые разрезаются пополам и оправляются в серебро.

Нас с Полом снабдили маленькими медными чашкам традиционной формы, но современного изготовления, и мы с радостью отметили, что ситуация с лагерной гигиеной с эпохи Пржевальского значительно улучшилась. Вдобавок мы очень проголодались, так как не ели целый день и готовы были волками наброситься на любую еду, какую нам предложат. Однако вскоре мы обнаружили особенность монгольской кухни, не претерпевшую изменений со времени путешествий Пржевальского: свою еду монголы готовят, опуская ее в кипящую воду, и больше никак. На протяжении нескольких следующих месяцев очень редко доводилось видеть, чтобы кто-то утруждал себя тем, чтобы жарить на огне, на решетке, как барбекю, или — если можно раздобыть жир — даже поджаривать походную еду. В Монголии мне доводилось слышать такое оправдание: у занятого делами пастуха, даже когда он возвращается домой в свой гыр, обычно нет времени готовить или есть какую-то другую еду. Но совершенно очевидно, что подобное оправдание неверно для долгих вечеров. Ответ, по-видимому, в том, что монгол любит вареную еду, и ничто иное его не интересует. Когда Док, наш завзятый рыболов, на следующий вечер поймал с полдюжины великолепных рыбин, похожих на форель, обращение с ними было тем же самым. Улов выпотрошили, порезали на кусочки, а затем побросали в кипящую воду, отчего весь вкус при варке улетучился.

Несколько наших спутников рыбу Дока встретили с подозрением; предпочтение они отдавали бараньему мясу — когда можно было раздобыть баранину. Остальные виды мяса нравились им намного меньше — хотя во времена Карпини монголы, как писал тот, с удовольствием ели мясо собак и лис, конину и даже платяных вшей, приговаривая: «Почему бы мне их не есть, ведь они кусают моего сына и пьют его кровь?» Карпини мрачно замечал: «Я видел даже, как они едят мышей».

Монгольские спутники говорили нам, что с удовольствием ели бы говядину, верблюжатину — при необходимости, а лошадиное мясо — если заставят. Но баранина, безусловно, была у них в фаворитах, и они с готовностью демонстрировали, как правильно зарезать барана и приготовить его, хотя при наблюдении за их действиями требовались крепкие нервы и отсутствие излишней брезгливости. Чтобы зарезать животное, пастух заваливает барана на спину и встает на него коленом, похожим образом борец-рестлер удерживает своего противника. Затем очень острым ножом ловко вспарывает барану живот и, пока животное еще живо, запускает руку в брюхо как можно глубже, до аорты и пережимает ее, останавливая сердце. Через несколько мгновений голова барана заваливается набок, и животное умирает, почти не пролив крови. Затем с барана быстро сдирают шкуру, туша свежуется, причем выбрасывается только полупереваренное содержимое желудка. Остальное — потроха, голова, мясо, кости — считается съедобным и рано или поздно будет сварено в котле. В суровом и требовательном мире кочевников ничего — за исключением, возможно, ушей — не пропадает зря, даже если в пищу пригодно лишь отдаленно. Как писал Карпини: «У них считается великим грехом, если каким-нибудь образом дано будет погибнуть чему-нибудь из питья или пищи, отсюда они не позволяют бросать собакам кости, если из них прежде не высосать мозжечок». Относительно этого Карпини все-таки недоговаривал. Однажды, несколько недель спустя, наш маленький отряд всадников сидел в палатке, поедая полусваренные овечьи кишки, разбросанные по земляному полу. Когда едоки решили, что вволю наелись, то подобрали остатки трапезы и выбросили через клапан палатки наружу, паре круживших неподалеку собак. Как я заметил, псы требуху жрать не стали.

Даже если кому-то и удастся уклониться от угощения самыми худшими из бараньих потрохов, то избежать однообразия меню будет трудно. Обычный рацион пастухов в конце весны состоит всего-навсего из двух блюд: баранина и чай. Либо вы начинаете с кусков вареной баранины и заканчиваете чаем, либо сначала приступаете к чаю, а завершаете трапезу кусочками бараньего мяса. Единственное отклонение от общепринятого имело место лишь однажды: утром Дампилдорж свалил баранью голову в угли от костра, и я подумал было, что на завтрак у нас будет, вероятно, жареная баранья голова. Но нет, просто он захотел опалить шерсть. Обугленную голову вытащили из костра хворостиной, тоненькие стружки мяса и мозга были срезаны и извлечены кончиком ножа… и брошены в тепловатый чай.

При каждой трапезе подавали соль, но перца не было и в помине, и в кипящий котелок бросали брикеты плоской и безвкусной китайской мучной лапши. Никаких овощей не бывало, во многом к разочарованию Пола, поскольку он был вегетарианцем. Положение было в точности таким, как предупреждал еще Карпини; к тому же официальный справочник по Монголии с изворотливой неискренностью похвалялся, что «страна полностью обеспечивает свои потребности в овощах». Сделать подобное заявление никакого труда не составляет. В сельской местности араты вообще не употребляют в пищу свежих овощей. Слишком суровый климат не позволяет выращивать большую часть зелени, а гыры слишком часто переносят с места на место, чтобы имело смысл городить огород — в буквальном значении. Кроме того, пастухи питают отвращение ко всякому земледелию.

Теоретически, подобный несбалансированный рацион и недостаток витаминов должны пагубно отразиться на здоровье монголов, но в действительности этого не происходит. Напротив, выглядят они исключительно здоровыми людьми, и нередко можно встретить в сельской местности мужчин и женщин, которым уже перевалило за девяносто, а они необыкновенно крепки. Как и в случае с Байяром, определить настоящий возраст монголов трудно. Особенно это касалось мужчин, которые казались лет на десять-пятнадцать моложе, чем на самом деле. Еще более невероятным было то, что летом, как я узнал позже, пастухи, имея много свободного времени, употребляют такое количество алкоголя и продуктов с высоким содержанием холестерина, которое для других стало бы смертельным. Их крепкое здоровье можно объяснить только тем, что пастуху приходится вести невероятно активную жизнь, и, как в случае с монгольскими лошадьми, выживают лишь самые приспособленные.

Выносливость монголов повергает в трепет. В первый день нашего перехода погода была такой холодной, что Пол ехал в андской шерстяной шапке, а я как можно глубже натянул на голову армейскую шапку с флисовой подкладкой. Тем не менее мочки ушей у меня начали кровоточить в местах обморожений, вызванных просто-таки режущим ветром. Монгольские пастухи, наоборот, считали, что день выдался для весенней погоды приемлемо мягким. У дээлов очень длинные рукава, которые можно отворачивать на шесть дюймов ниже кончиков пальцев, как настоящие варежки, но монголы и не думали так поступать, а их головные уборы в виде шерстяных шляп или традиционных шапок со стальными навершиями оставляли шеи и уши открытыми. Вечером, когда разбили лагерь, мы с Полом поставили нашу маленькую горную палатку и раскатали двойные спальные мешки. Герел, Ариунболд и группа монгольских художников, а также волонтеры разместились в потрепанной брезентовой палатке. Но араты просто выбрали место, где от постоянно дующего ветра кое-как укрывали низкие кусты ивы со спутанными и лишенными листвы ветвями. Пастухи уложили седла на землю рядком, вплотную одно к другому, образовав символический щит от ветра, расстелили снятые с лошадей потники и легли под открытым небом, прижимаясь друг к другу, чтобы было теплее. Ночью температура упала до минус двенадцати, а из-за коэффициента резкости погоды, должно быть, было еще хуже. Однако в таких условиях, где людям менее закаленным грозила гипотермия, пастухи отлично выспались.