Дети капитана Гранта (худ. В. Клименко) - Верн Жюль Габриэль Страница 20

В пять часов утра барометр показал, что путешественники достигли высоты в семь тысяч пятьсот футов. Таким образом, они находились на вторичных плоскогорьях, там, где уже кончалась древесная растительность. Тут прыгали животные, которые могли бы представить немалый интерес для охотников, но проворные звери прекрасно сознавали это и, еще издали завидев людей, уносились от них со всех ног. Среди них были ламы — драгоценные горные животные, заменяющие барана, быка, лошадь, способные жить там, где не смог бы существовать даже мул; были также шиншиллы — маленькие грызуны, кроткие и боязливые, с густым мехом, нечто среднее между зайцем и тушканчиком; их задние лапки делают их похожими на кенгуру, и было очень забавно наблюдать, как эти проворные зверьки, подобно белкам, перепрыгивают с верхушки на верхушку дерева.

— Это еще не птица, но уже не четвероногое, — заметил Паганель.

Однако ламы и шиншиллы были не единственными животными этих гор. На высоте девяти тысяч футов, у границы вечных снегов, бродили целыми стадами жвачные животные необыкновенной красоты: альпака с длинной шелковистой шерстью, безрогая коза, изящная и благородная, которую натуралисты окрестили — викунья, или вигонь. Но приблизиться к ним нечего было и думать, да и рассмотреть их было почти невозможно: они уносились, словно в быстром полете, бесшумно скользя по ослепительно белому снежному ковру.

В этот час облик окружающей местности совершенно преобразился. Со всех сторон вздымались огромные глыбы блистающего льда, местами отливающего синевой, отражая первые лучи восходящего солнца. Подъем становился очень опасным. Никто не отваживался двигаться вперед, не прощупав предварительно очень тщательно, нет ли под ногами расщелины. Вильсон стал во главе отряда, пробуя ногой крепость льда. Его спутники ступали точно по его следам, боясь повышать голос, ибо малейшее сотрясение воздуха могло вызвать обвал снежных масс, нависших футах в семистах или восьмистах над их головами.

Таким образом они достигли пояса кустарника; тот в свою очередь на двести пятьдесят футов выше уступал место злакам и кактусам. Но на высоте одиннадцати тысяч футов даже эти растения покинули бесплодную почву, и все следы растительности исчезли. За это время подъема путешественники сделали лишь один привал в восемь часов утра, чтобы, слегка закусив, восстановить силы, и со сверхчеловеческим напряжением возобновили подъем, преодолевая все возраставшие опасности. Им приходилось то перелезать через остроконечные гребни, то пробираться над пропастями, куда заглянуть и то было страшно! Во многих местах попадались деревянные кресты, словно вехи, отмечавшие многочисленные катастрофы. Около двух часов пополудни между оголенными остроконечными вершинами развернулось огромное плато без всяких следов растительности, напоминавшее пустыню. Воздух был сухой, небо ярко-голубое. На этой высоте дожди неизвестны, и влага оседает либо в виде снега, либо в виде града. То тут, то там остроконечные порфировые и базальтовые вершины, словно кости скелета, торчали из-под белого покрова, а порой осколки кварца или гнейса, рассыпавшиеся под действием ветров, обваливались с глухим шумом, и разреженный воздух почти заглушал тупой звук их падения.

Небольшой отряд, несмотря на все свое мужество, все же начал терять силы. Гленарван, видя, насколько изнурены его спутники, уже начал раскаиваться в том, что завел их так глубоко в горы. Юный Роберт старался не поддаваться усталости, но сил у него не могло хватить надолго.

В три часа Гленарван остановился.

— Надо отдохнуть, — сказал он, сознавая, что никто, кроме него, не сделает подобного предложения.

— Отдохнуть, но где? — отозвался Паганель. — Тут нет никакого приюта.

— Тем не менее это необходимо, хотя бы ради Роберта.

— О нет, сэр, я могу еще идти… — возразил отважный мальчуган. — Не останавливайтесь…

— Тебя понесут, мой мальчик, — перебил его Паганель, — нам во что бы то ни стало необходимо добраться до восточного склона. Там, может быть, мы найдем какой-нибудь шалаш. Полагаю, что придется идти еще часа два.

— Никто не возражает? — спросил Гленарван.

— Никто, — хором ответили его спутники.

— А я понесу мальчика, — прибавил Мюльреди.

Отряд снова двинулся на восток. Два часа еще длился этот ужасный подъем. Необходимо было добраться до вершины. Разреженность воздуха вызывала болезненное удушье, известное под названием «пуна». Десны кровоточили; чтобы ускорить кровообращение, приходилось как можно чаще дышать, а это утомляло; болели глаза от блеска отраженных солнечных лучей на снегу. Как ни велика была сила воли у этих мужественных людей, но настала минута, когда даже самые отважные обессилели, и головокружение, этот ужасный бич гор, лишило их не только физических, но и духовных сил. Нельзя безнаказанно бороться с подобным переутомлением. То один, то другой падал, а поднявшись, не в силах был идти и полз на коленях. Ясно, что перенапряжение вскоре положит конец этому слишком затянувшемуся подъему, и Гленарван с ужасом думал о необозримых снежных просторах, о холоде, о вечернем сумраке, заволакивавшем эти пустынные вершины, об убежище на ночь, как вдруг майор остановил его и произнес спокойно:

— Хижина.

Глава тринадцатая. СПУСК С КОРДИЛЬЕР

Всякий другой на месте Мак-Наббса сто раз прошел бы мимо этой хижины, вокруг нее и даже над нею, не заподозрив о ее существовании. Занесенная снегом, она почти не выделялась среди окрестных скал. Пришлось ее отрывать. Понадобились полчаса упорного труда Вильсона и Мюльреди на то, чтобы прокопать вход в «касучу», и маленький отряд поспешил укрыться там.

Эта касуча, построенная индейцами, сложена была из «адоба» — род кирпичей, обожженных на солнце. Она имела форму куба с гранями в двенадцать футов и стояла на вершине базальтовой скалы. Каменная лестница вела к входу, единственному отверстию в хижине, и, как ни узок был этот вход, ураганы, снег или град все же проникали в хижину, когда буран свирепствовал в горах.

В хижине свободно могли разместиться десять человек, и если стены ее недостаточно предохраняли от влаги в период дождей, то в это время года они все же до известной степени защищали от резкого холода — в десять градусов ниже нуля. Кроме того, очаг с дымоходом из наскоро сложенных кирпичей давал возможность развести огонь и успешно бороться с холодом.

— Вот и приют, может быть не очень удобный, но во всяком случае сносный, — промолвил Гленарван.

— Как! — воскликнул Паганель. — Да это дворец! Не хватает только стражи и придворных. Нам будет здесь прекрасно.

— Особенно когда в очаге запылает яркий огонь, — прибавил Том Остин. — Ведь мы не только проголодались, но и промерзли, меня лично хорошая вязанка дров порадовала бы больше, чем кусок дичи.

— Ну что ж, Том, постараемся раздобыть топливо, — отозвался Паганель.

— Топливо — на вершинах Кордильер? — сказал Мюльреди, недоверчиво покачивая головой.

— Поскольку в касуче сложили очаг, то, видимо, где-то вблизи есть какое-то топливо, — заметил майор.

— Наш друг Мак-Наббс прав, — промолвил Гленарван. — Готовьте все к ужину, а я возьму на себя обязанности дровосека.

— Мы с Вильсоном пойдем вместе с вами, — объявил Паганель.

— Если я могу быть вам полезен… — сказал, вставая с места, Роберт.

— Нет, отдыхай, мой храбрый мальчик, — ответил Гленарван. — Ты станешь настоящим мужчиной уже тогда, когда твои сверстники все еще будут детьми.

Гленарван, Паганель и Вильсон вышли из касучи. Было шесть часов вечера. Несмотря на полное безветрие, мороз сильно пощипывал. Голубое небо постепенно темнело, и последние лучи заходящего солнца озаряли остроконечные вершины горного хребта. Паганель захватил с собой барометр и, взглянув на него, убедился, что ртуть держится на уровне 0,495 миллиметра. Падение ртутного столба барометра соответствовало высоте в одиннадцать тысяч семьсот футов, следовательно, эта часть Кордильер была ниже Монблана лишь на девятьсот десять метров. Если бы в этих горах надо было преодолевать такие же трудности, какими на каждом шагу изобилует великан Швейцарии, если бы бури и метели ополчились на них, то ни один путешественник, конечно, не перевалил бы через мощную горную цепь Нового Света.