Тихон Пантюшенко - Тайны древних руин Страница 22

—Не будем уточнять у кого их больше,— прекратил прения Лученок.— А стыдиться их нечего. Это как медали за трудовую доблесть.

Неплохо сказано. Я обратил внимание, что Лученок, исполняя обязанности командира отделения, говорит не на белорусском, а на русском языке.

—Может, подождем возвращения старшины?— спросил Михась.

—Зачем же время терять?

—Ладно. Выпишем тебе командировочное предписание, требование на шанцевый инструмент, дорожное обеспечение и что еще, машину? Извини, машины, сам знаешь, у нас нет. Так что придется добираться тринадцатым номером.

Ну что ж, пешком так пешком. Это я и сам знал без его разъяснений. На склоне горы, метрах в пятидесяти от вершины, на моем пути оказалась огромная каменная глыба. Ни дать ни взять стол с гладкой горизонтальной поверхностью. Отличное место для наблюдения. Невозможно было воздержаться от соблазна постоять на этой террасе, с которой открывался великолепный вид на балаклавскую бухту. Вокруг непрерывно стрекотали цикады. В этом хоре периодически раздавался чей-то свист. Кто это? Я внимательно присмотрелся. Сравнительно недалеко от меня показались два желтоватых столбика. Сурки! Я спрыгнул с камня и побежал вниз. Один из них тут же исчез, другой стремительно несся к своей норе. Я остановился у того места, где недавно раздавался молодецкий посвист. Вертикально идущее вниз отверстие и рядом с ним бутан— своеобразная завалинка, на которой недавно судачили общительные соседи. Я знал, что сурки живут в горах. Но что они способны вырывать для себя норы в каменистой почве, это мне и в голову не могло прийти. Да будь у меня сейчас полный комплект шанцевых инструментов: лом, кирка и лопата,— я все равно ничего не смог бы сделать с жилищем спрятавшегося сурка. Интересные эти зверушки— сурки. Они охотно ходят друг к другу в гости, любят «поговорить о видах на новый урожай». Но как только где-нибудь появляется опасность, тут каждому, как говорится, давай бог ноги: хозяин проваливается в свою нору, сосед налегает на все лопатки, чтобы поскорее добраться до своего жилища. Разбегаясь, сурки не забывают оповестить об опасности соседей. Раньше они свистели, как, бывало, еще в пятом классе посвистывал мой дружок Тимка Прасолов: «Выходи, мол, гулять». Сейчас совсем другое дело. Тот же Тимкин свист, но означающий уже сигнал опасности: «Полундра на полубаке!» Привольно жить суркам в этих местах. Не обходится, конечно, без тревог, большей частью ложных. Но какая это жизнь без переживаний? Да не гоняй их рыжая лиса или горный ястреб, совсем бы разленились, одряхлели. А так другой раз такого страху нагонят, что где и резвость берется.

В штаб дивизиона я пришел около полудня. В радиорубке все было по-прежнему. Даже рекламный снимок улыбающейся борт-проводницы оставался на том же месте, рядом с коротковолновой радиостанцией.

—Смирно!— иронически скомандовал Олег Веденеев, мой товарищ по службе.— К нам прибыл член экипажа береговой обороны краснофлотец Нагорный.

—Вольно, военные интеллигенты!— ответил я в тон поданной команде.

—Ну как там на подступах к Главной базе Черноморского флота?

—Все нормально. Зорко охраняем ваше подразделение от внезапного воздушного нападения.

С Олегом я подружился после зачисления меня в радиовзвод дивизиона. Никто из нас двоих не напрашивался на эту дружбу. Все получилось как-то само собой. Вначале я почти не присматривался к нему. Парень как парень, ну разве что несколько полнее других. Правда, эта излишняя полнота не раз становилась причиной его глубоких переживаний. Во время занятий по гимнастике, особенно вначале, Олег, бывало, ухватится за перекладину турника и, сколько ни старается, никак не может подтянуться хотя бы до подбородка. Старшина гоняет-гоняет его, а потом снимет фуражку, вытрет вспотевший лоб и скажет: И зарос, как уссурийский медведь, и сила, кажись, должна быть, а зад, прости господи, как у бабы.

Как ни странно, но именно упоминание о волосатых груди и руках больше всего доставляли Олегу огорчений.

—Не горюй,— сказал я ему однажды.— За границей мужчины с лысой грудью заказывают и потом приклеивают себе специальные накладные волосы. Слыхал о таком?

—Нет.

—Выходит, ты самый настоящий мужчина и тебе многие попросту завидуют.

—Ты это серьезно?

—А какой резон мне обманывать тебя?

—Чудно. Слушай, Никола, а что бы ты посоветовал мне для укрепления организма? Как научиться подтягиваться?

—В этом деле может быть только один совет— систематические занятия физкультурой.

—Так я ж занимаюсь столько, сколько и все остальные.

—Сколько и все остальные — мало. Ты попробуй отжиматься от пола. И чем чаще, тем лучше. Дотянешь до двадцати раз— считай дело твое в шляпе.

С тех пор так и пошло. Выдается у Олега свободная минута, он ко мне:

—Давай отжиматься.

—Научил я тебя на свою голову.

—Ничего. Для тебя это тоже полезно.

Так постепенно мы и подружились. И когда стало известно о злополучной радиограмме, Олег сдал свое дежурство, сразу же подошел ко мне и сказал:

—Тебя могут вызвать для беседы по одному неприятному делу, так ты имей ввиду, что я заступил на вахту за полчаса до смены.

—Как это за полчаса до смены?— не понял я.

—Непонятливый ты, Нагорный. За четверть часа до окончания твоей смены полковая радиостанция передала нам радиограмму. Черт знает, что там случилось, но я получил ее только тогда, когда ты уже спал.

Только после этого я понял, что на моем дежурстве действительно случилась неприятность, и всю вину за это Олег хочет взять па себя.

—Зачем тебе понадобилась чужая беда?

—Во-первых, беда эта не чужая, и во-вторых, гауптвахту я как-нибудь переживу. Зато у тебя сохранится воинское звание старшины второй статьи. Правильно я рассуждаю?

—Нет, Олег,— ответил я, немного подумав,— неправильно. Я ценю твою жертву, но принять ее не могу.

—Почему?

—Если я в чем-нибудь и виноват, значит, и наказание должен нести сам.

—А дружба?

—Причем тут дружба? Ну как после этого я буду смотреть тебе в глаза? Да ты же первый  потом  скажешь...

—Не скажу.

—Не скажешь, так подумаешь: «А друг-то у меня липовый, если согласился, чтобы за вину отвечал я, а не он». Нет, Олег, в жизненном пути как-то легче, если у тебя нет на душе ненужного груза.

—Философ ты, Николай.

—Никакой я не философ. Но надо же как-то по совести.

В то же утро, когда нас построили и с Веденеева сняли поясной ремень, я вышел из строя и рассказал обо всем, как было. Начальник связи дивизиона посмотрел на нас двоих и сказал:

—Обоих на гауптвахту! Одного— за нарушение дисциплинарного устава, другого— чтобы не было скучно первому.