СЕРГЕЙ ОБРУЧЕВ - НА САМОЛЕТЕ В ВОСТОЧНОЙ АРКТИКЕ Страница 22

До „Совета“ около 50 миль — туда и обратно 1 ч. 20 м., да на материк самое меньшее 1 ч. 40 м., всего в обрез на 3 часа, даже без законного навигационного запаса на случай встречного ветра или вынужденного возвращения.

С мыса Северного мы не могли взять горючего — в лагуне больше не было, а доставка новых бочек задержала бы нас еще на двое суток: надо было громадные бочки тащить два километра на нартах по тундре, и затем десять километров пробираться вдоль берега между льдов в кожаной байдаре.

Мы рассчитывали пополнить наши запасы на Врангеле или на „Совете“ — где было, как мы знали, много горючего. Но и здесь нас ждала неудача: наши моторы работали на смеси легкого бензина с тяжелым бензолом, или на более тяжелом бакинском бензине второго сорта. А на Врангеле был только легкий авиационный бензин совершенно для нас бесполезный. Какие сорта бензина были на „Совете“ — нам не могли сообщить, за отсутствием указаний в фактурах.

Чтобы иметь возможность совершить перелет на „Совет“ мы решили пойти на незаконный и вредный для моторов компромисс: влить в нашу смесь одну бочку легкого бензина из врангелевских и гарантировать этим хотя бы навигационный часовой запас.

11 НОЕВ КОВЧЕГ НАД ПОЛЯРНЫМ ПАКОМ

Если я опять упоминаю о невозможных

условияхпосадки, то делаю это

лишь для того, чтобы отметить, как

мы близки были в это время от

верной смерти.

Р. Амундсен.

Утро 6 сентября встретило нас сурово: низкие тучи, крутится снег, ближние мысы закрыты. Но все же надо готовиться. Колонисты несут свой багаж, эскимосы тащат пухлые мешки с песцами. С самолета мы снимаем все, что можно. Всюду набивают песцов и даже в носовой маленькой кабинке, где едва помещаемся мы с Петровым, оказывается 2 мешка.

Я опять на радиостанции — последний разговор. В 10 ч. утра Дублицкий сообщает: „Находимся у кромки сплоченного льда в 15 милях на юго-запад от Геральда, который виден в редком тумане, волнения нет, ветер ССВ четыре балла, облачно, проясняется“.

Ждем еще полчаса, как будто становится яснее, потом опять снег, опять яснее. Надо лететь — как бы не стало хуже. Сообщаем „Совету“: „Вылетаем через двадцать минут, дайте густой дым“. Дым — чтобы легче найти пароход среди однообразных беспредельных льдов.

Выходим на берег. Радисты запирают радиостанцию: этой зимой она не будет работать, нет угля, чтобы отапливать, здание. С нами идет Минеев, он полетит на „Совет“, чтобы доложить о состоянии острова. У самолета последние приготовления. Приносят Петрика: его на всякий случай запеленали в смирительную рубашку. Жена-доктора Сенатского несет своего сына — первый европеец (или, вернее, полуевропеец), родившийся на Врангеле. Он очень мал, и из мехов едва видны черные глазки.

Наконец, приводят еще пассажира, о котором не упоминалось в телеграммах: пушистую лайку Званцева. Она входит в вес разрешенного Званцеву багажа, и приходится ее взять.

Самолет похож на Ноев ковчег — но ковчег XX века, который сейчас поднимется на воздух, вместо того, чтобы ждать полагающихся по библии дождей. Но поднимется ли? Наша законная норма 2600 кг; мы нагрузили 3 200. Правда, мы уже летали с 3 100 кг., и наверно поднимем и немного больше.

Из нашего экипажа летят все—четыре человека летного состава необходимы для управления самолетом; мы с Салищевым хотим воспользоваться этим исключительным по ценности полетом, чтобы заснять рельеф острова и произвести геоморфологические наблюдения. Если нам повезет и мы достанем на „Совете“ горючее — облетим вокруг острова, и сможем дать полное его описание.

„Савойя“ не летит с нами — у них горючего также в обрез, но они не решаются приливать в баки легкий бензин: командир „Савойи“ очень строго держится правил обслуживания самолета.

в четверть двенадцатого наша „Даша“, пробежав по воде немного больше обычного, поднимается над бухтой. Идем сначала вдоль берега острова, низко над узкой каймой воды; черные тучи нас давят и не дают подняться. Направо до горизонта полоса льдов, впереди — снег. Остров спускается к морю стеной утесов, под ними большие забои снега.

 Утесы все повышаются. Впереди мыс Гаваи — высокая — стена. За ним берег поворачивает круче на северо-восток, и скоро кончается полоска воды: льды с этой стороны обступают остров вплотную. Но сейчас плохо видно — на севере снежная туча.

Наш путь лежит на восток, и придется отвернуть от берега. Немножко жутко: как мы найдем среди льдов, в тучах и снегу пароход? А если не найдем, и придется вернуться—откуда взять горючее, чтобы лететь еще раз? И затем: если сдадут моторы, и мы сядем на торосистый лед — что будет с девятью пассажирами, которые так доверчиво полетели с нами?

Скоро остров скрывается в тучах и вокруг только матовое белое поле, переходящее к горизонту в мутно-серое, сливаясь с небом. На льду никакой жизни.

Но проходит меньше сорока минут со времени вылета и прямо на востоке показывается темное поле открытой воды с неровными языками, и прижавшись к краю льдов стоит „Совет“ — маленькое черное пятнышко с хвостом дыма. Дублицкий добросовестно исполняет нашу просьбу.

„Совет“- стоит в довольно большой полынье, в которой ходят волны, и прежде чем сесть, Страубе делает несколько кругов, чтоб выбрать более спокойное и свободное от мелких льдин место. Палуба „Совета“ заполнена людьми, все высыпали наверх посмотреть на нас и помахать шапками и руками.

„Дорнье-Валь“ снизу выглядит очень мрачно—его подводная часть выкрашена в черный цвет, и среди полярных льдов и белесого неба он должен был произвести сильное впечатление на зрителей, в течение целого месяца видевших только море, льды и облака.

Наконец, место выбрано в соседней маленькой полынье, самолет снижается. Небольшая волна, мы подходим к кромке льдов и закрепляем якорь на льдину. „Совет“ идет к нам, огибая перемычку, а стоявший наготове моторной бот пробирается прямо. Но Пока он подходит, льдина, к которой мы пришвартовались, отделяется от кромки, и мы тащим ее за собой, дрейфуя по ветру. Откуда-то собираются еще мелкие льдины—но достаточно крупные, чтобы повредить наш хрупкий корпус (дюраль меньше миллиметра толщиной). Когда бот подходит к нам, мы в разгаре борьбы со льдинами.

В конце концов, льдины распихнуты багром и просто ногами, бот взял нас на буксир и мы идем вслед за „Советом“; он выбирает место для более спокойной стоянки. В середине полыньи нельзя стать на якорь, все время дрейфуют мелкие льдины, и Дублицкий решает, что лучше всего стать бортом к кромке льда, закрепиться якорями, а самолет подвести к борту.