Ю. Щербачев - Поездка в Египет Страница 23

По смерти Хеопса на престол вступил брат его, Хефрен (3067–3043). Он одинаковым образом правил народом и тоже выстроил пирамиду, которая впрочем немного ниже Хеопсовой.

После продолжительного и тяжелого гнета, Египтяне так возненавидели своих притеснителей, Фараонов, что даже пирамиды назвали не их именами, а именем пастуха Филитиса, пасшего здесь стада.

Хефрену наследовал сын Хеопса, Менкавр (Микеринос 3043–3020). Он не руководствовался примерами отца и дяди, напротив, открыл капища и разрешил жертвоприношения. Потому-то оставшийся после него памятник гораздо меньше двух первых {2}.

Сменились десятки и сотни поколений; люди позабыли для чего складывались эти каменные горы и поверили преданиям о погребенных в них сокровищах. Особенно много золотых слухов носилось про подвальную комнату, существование которой было уже известно Геродоту; но как открыть её положение под землею? Ход во внутренность Хеопсовой пирамиды тщательно заделан снаружи, и гладкая её поверхность остается нема для алчных взоров.

Халиф Малун, сын Гарун-эль-Рашида, первый, безо всяких указаний, принялся на удачу пробивать каменную толщу. После долгого бесплодного труда терпение его истощилось, рабочие возроптали, и он решил оставить свои поиски. В это самое время наткнулись случайно на один из пустых объемов пирамиды и нашли в нем сосуд, наполненный золотом; лежавшая подле скрижаль гласила, что отысканных денег достанет для возмещения затрат, сделанных корыстным царем, но что все последующие его усилия будут бесполезны. По странному стечению обстоятельству денег действительно хватило на уплату рабочим, которые и были немедленно распущены. Обрадованный счастливым исходом предприятия, народ прославил благоразумие халифа. Сосуд был из смарагда, и Эль-Мамун увез его с собою в Багдад.

Минули еще века; цари перестали мечтать о кладах, но дело разрушения пирамид не прекратилось. Визирь Селлах-Эддина (1169–1193), полу-шут, полу-государственный человек, Карагёз, имя которого перешло в наследство восточному Петрушке, брал из них камень для каирских построек (например, для цитадели). Преемника Селлан-Эддина, Мелик-эль-Камиля, осенила мысль разорить так называемую красную пирамиду (Менкаврову). Восемь месяцев стояли под нею лагерем рабочие и упорно трудились, стараясь уничтожить то, что прапращуры их, упорно трудясь, созидали. На девятый Мелик бросил безумную затею, приведшую его лишь к убеждению в своем бессилии. «Когда смотришь на выломанные глыбы». говорить Абделятиф, Арабский врач и писатель XII века, «думаешь, что пирамида Менкавра разрушена до основания; когда же взглянешь на самый памятник, видишь, что он почти не тронут; только на одной стороне снята часть его зеркальной одежды».

Еще столетия канули в вечность, а гробницы царей, до последних дней служившие каменоломнями, по-прежнему гордо и мощно возвышаются над Сахарой, и в мире только две, три колокольни маковками крестов могут достать до верха Хеопсовой пирамиды {3}. «Все боится времени, сказал тот же писатель, „но время боится пирамид“.

Однако Мехмед-Али чуть не опроверг этого метафизического положения, когда вместо лома, уксуса и других разъедающих составов, которые употреблял Мамун, задумал пустить в ход английский ружейный порох. Европейские друзья вовремя отговорили вице-короля, внушив ему опасение, что от взрыва пострадают здания столицы.

Мы были уже близко и я закрыл книгу. Обработанные поля кончились. Лошади подымались взволоком по глубокому песку; каменные ограды по краям дороги не предохраняли ее от песчаных метелей. На встречу нам, заслоняя прочие памятники, ползла серая громада Хеопсовой пирамиды; она разрасталась ввысь и вширь, и дикие камни ровными рядами уступов входили в поднебесье; на ней не сохранилось и признаков того гладкого покрова, который видел Геродот, и при котором гробница имела законченную правильность кристалла.

В вышине, около обращенного к нам ребра, точно развевался платок, еле заметно подымаясь к вершине; если верить биноклю, это была целая группа люден: четверо Арабом» тащили в гору предприимчивую Англичанку, встреченную мною в Абу-Сиргэ, и её замшевую тетрадь.

Высадились мы у домика построенного хедивом (для одной единственной прогулки на пирамиды принца и принцессы Уэльских) и тут только заметили недочет в экипажах: передний был занят дамами, поэтом и мною, в следующем сидели туристы с головным убором героев Илиады, в третьем лакей вез запасное ружье и самовар, четвертого же не было. Как мы в последствии разведали, остзейский барон, доспорив до конца, вместо того, чтоб ехать смотреть седьмое чудо света, отправился с философом домой показывать ему доктора, карлика и обезьяну.

Пока мы отряхивались и разминали члены, кругом, из сугробов песку, появлялись спаленные солнцем, почти краснокожие люди. Как комары отравляют приятность летнего вечера, так просьбы бакшиша портят всякую поездку в Египте, но нигде назойливость туземцев не достигает той степени, что здесь. Арабы ближних деревень, именующие себя вольными бедуинами, считают пирамиды своею собственностью и требуют дани с приезжих иностранцев. Хотя размеры её и определены законом, седьмое чудо света дорого обходится неопытным путешественникам.

Товарищ детства в первую свою прогулку истратил на одни «подарки» более ста франков. Он давал направо и налево, не подозревая, что щедростью подливает масло в огонь; под конец Арабы не хотели отпускать такого приятного гостя и плотным кагалом обступили экипаж. Лишь только посетитель удовлетворял одни претензии, являлись новые, в двойном количестве, подобно рыцарям былины, которых наши богатыри не убивают, а распложают против желания ударами палицы «в девяносто пуд». Один бедуин просил награды за то, что поднял оброненный зонтик, другой за то, что снял пальто, тот нес плед, этот поил водой… Поздно опомнился мой приятель и, заметив, что в портмоне почти совсем пусто, велел извозчику ехать.

Но час избавления его не настал. Высокий бедуин в опрятном бурнусе, в желтом кэфиэ [35] до тех пор неподвижный, подошел к коляске и молча протянул руку.

— Тебе с какой стати? воскликнул раздосадованный путешественник;—ты для меня ничего не сделал; я тебя даже не видал…

— Я шейх, старшина, спокойно отвечал Араб.

— Мне-то что? Я и так раздал не мало. Все те, которые оказали мне какую-либо услугу, награждены.

— На то была ваша добрая воля: им вы могли ничего не давать, но мне, как шейху, обязаны по таксе заплатить два шиллинга.

Товарищ детства вне себя швырнул этому главному сборщику податей свои последние четвертаки.