Ян Рыбак - Hollywood на Хане Страница 24

Вдруг Гоша умолк, уронив затуманенный взгляд в собственную нетронутую тарелку, и я решил, что он иссяк, но я ошибся: Гоша вспоминал анекдот и собирался с духом.

Наконец, решившись, он встрепенулся, поёрзал, не то вздохнул, не то просто набрал воздух в лёгкие и, глянув в упор на девушку с косичками, произнёс: «Анекдот! Слушайте анекдот!..»

И он рассказал нам анекдот настолько чудовищно пошлый и вызывающе неприличный, что застольный гомон разом смолк, видавшие виды мужи потупились, вилки повисли в воздухе, а пустая тарелка из-под салата застыла удивлённой буквой «О»…

Девушка с косичками замерла, уставившись в недоеденный мясной пирог: в правой руке нож, в левой вилка — остриями вверх и немного вперёд, в сторону Гоши… Она перестала жевать, скулы её побелели. Просидев несколько секунд в полном окаменении, она вдруг продолжила жевать «с того же места», словно её сняли с клавиши «пауза»…

Гоша, совершивший этот странный, зачем-то понадобившийся ему акт свободной воли, обмяк, невнятно хмыкнул и продолжил прерванную на анекдот лекцию о путях и методах документального кинематографа…

Посуда пустеет, народ постепенно разбредается, нам же спешить некуда, потому мы с Лёшей и Сашей Ковалем остаёмся в столовой, продолжая трепаться обо всём на свете. Подошел, загадочно улыбаясь, Валера:

— Знаете сколько Кристофу лет?..

— Под шестьдесят?.. — угадал я осторожно, с учётом того, что активная жизнь на свежем воздухе молодит человека по общепринятому мнению.

— Сорок семь!..

— Срочно надо бриться… — сказал я, задумчиво помолчав и пощупав свою ещё не бороду, но уже не щетину.

— Чего это ты всполошился?.. — ироничные смешки и насмешливые взгляды.

— В кино снимаемся, всё же… Хочу выглядеть на «Большом Экране» свежо и молодо. Чужого мне не надо, но и своего не отдам… И вообще, кто бы говорил! — возвращаю я Валере, который всегда, в любых условиях ухожен и выбрит с германской тщательностью.

— Пойду спрошу режиссёра, не порушит ли его художественный замысел неожиданное бритьё главного героя… — сказал я, решительно покидая компанию.

На следующий день за завтраком я сидел гладко выбритый — поспешил, пока Гоша не передумал — и разглядывал Кристофа, которому очевидно было наплевать, как он выглядит, поскольку он будет прекрасно выглядеть в любом возрасте.

С Кристофом Профи я познакомился сразу же по прилёту в базовый лагерь. Собственно, он был первым, с кем я познакомился в этом лагере. Вертолёт улетел, а я, перетащив к краю морены свой рюкзак, вернулся на посадочную площадку за каким-то общественным барахлом. Среди бочек и ящиков копошился, отыскивая свои вещи, рослый бородатый мужик явно заморского происхождения, поодаль сидели трое парней из обслуги лагеря. Когда я подошел, мужик выпрямился, протянул мне руку и приветствовал, как сторожил новоприбывшего. У него были добрые заинтересованные глаза, живая мимика, и отчетливый французский акцент.

— Вы знаете, кто это? — спросил меня кто-то из ребят.

— Не-а…

— Это Кристоф Профит… Слышали о таком?

— !!!!!!!! — немая сцена… Кто же из образованных любителей гор не слышал о Профите!.. Справедливости ради, надо заметить, что по-французски его фамилия читается, как Профи, с ударением на последнем слоге, но, учитывая, что все в лагере и я сам называли его Профитом, я и тут продолжу называть его этим русизмом. В своё время, я уже был высмеян на форуме известного альпинистского сайта за педантичную приверженность правилам французской фонетики, вовремя не догадавшись, что фраза «стена Пети Дрю» кажется забавной русскому глазу.

Итак, я стоял в двух шагах от легенды французского и мирового альпинизма: скоростное соло на Юго-Западной стене Пти Дрю по маршруту American Direct (за 3 часа 10 минут!..), новый маршрут по северо-западному гребню К2 в связке с Пьером Беганом… Всё это — бриллианты, гранённые для королевских корон, и даже если бы их обладатель не совершил более ничего примечательного — а он совершил!.. — они обеспечили бы ему место на троне альпинистского королевства…

Король смотрел на меня умными, много повидавшими глазами и приветливо улыбался.

— Хотите мы вас с ним сфотографируем?

— Да нет… да ладно… — Отмахнулся я. Нет ничего глупее, чем искать знакомства с великими, а уж фотографироваться на их фоне, как на фоне Колизея или Триумфальной Арки — верх пошлости. Впрочем, это слабость, которой подвержены очень многие, если не все, и редко кому удаётся устоять перед искушением потешить своё тщеславие.

И тут Кристоф, видимо догадавшись, о чем идёт речь, указал на мой фотоаппарат и произнёс просительным тоном: «Let's do photo?..». С французской элегантностью и врождённым тактом он решил проблему: Кристоф Профит просил оказать ему честь, сфотографировавшись вместе с ним на фоне Хан-Тенгри, и я, разумеется, не мог ему отказать…

В дальнейшем, наблюдая за Кристофом, я вновь и вновь убеждался, что являюсь свидетелем редкого природного феномена: скромная и обаятельная личность, лишённая малейших признаков «звёздной болезни» и являющаяся притом несомненной звездой самой первой величины.

Французов у нас было трое, их звали Кристоф, Патрик и Фантен, и жили они не на территории базового лагеря, а прямо на леднике — в собственном просторном шатре, похожем на надувную летающую тарелку. У входа в шатёр прозрачным амурным намёком были сымпровизированы три лежанки — ох уж эти французы!.. — но свободное от восхождений время они проводили, всё же, не на них, а в палатке-столовой, окруженные уважением мужчин и любовью женщин…

Свято место пусто не бывает: четыре года назад в этом лагере записными мачо и заядлыми сердцеедами числились испанцы, а сейчас эта завидная экологическая ниша занята французами, которые, как и положено французам, скорее сердцееды, чем мачо, в отличие от испанцев, которые наоборот…

Отличаясь друг от друга многими внешними проявлениями, принадлежа к разным поколениям и к разным социальным прослойкам, наши французы составляли, тем не менее, некое триединое целое: как «три поросёнка», «три Толстяка» или — что куда больше подходит к нашему случаю — «три мушкетёра».

Кристоф — классический горовосходитель, прирождённый альпинист в старом добром понимании, не замороченный новомодными фенечками, ценящий в любимом занятии глубинную суть, а не внешний лоск. Открытый, разговорчивый, наводящий мосты. Всё, что он делает, он делает с любовью и ненавязчивой доброй энергией, вовлекая в свои дела окружающих, заражая и заряжая их… Он плывёт по жизни, как большая любопытная рыбина, увлекающая в свой фарватер случившуюся мелкую рыбёшку…