Антонио Арлетти - ТРАМПЕАДОР Страница 25

Берег был для Трини набережной Тибра или местной виа Венето[30].

Узенькая тропинка выводила девушку к широкой естественной террасе над рекой. Сюда-то и приходила каждый раз Трини посмотреть на своих недосягаемых коней, которые паслись на другом берегу.

Все это мы узнали от ее отца, горделивого, похожего на патриарха старика, когда в полдень он посетил наш лагерь.

Мы угостили его мате, но думаю, что он не отказался бы и от стаканчика aguardiente[31]; к несчастью, мы не захватили ее с собой.

Старик пробыл у нас недолго, ровно столько, сколько понадобилось для первого знакомства. Он пригласил нас вечером к себе на ужин.

Величественный старик был главой маленькой семьи pobladores, живших на берегу реки, в километре от нашей палатки.

Побладорес, как они сами себя с гордостью именуют,— это мелкие скотоводы, поселившиеся здесь с незапамятных времен; почти все они обосновались на общинных землях, на владение которыми претендуют по праву давности. В их жилах течет столько индейской крови, что они иронически называют остальных аргентинцев cristianos — христиане. Всем им приходится вести постоянную борьбу с владельцами огромных — в несколько тысяч квадратных километров — поместий, которые любой ценой стремятся отнять у побладорес землю и превратить их в пеонов.

Старому Педро не нравилось получать приказы, трудиться не разгибая спины, жить вдали от семьи.

К тому же он испытывал личную неприязнь к надсмотрщикам. Хотя на оставшемся у него участке земли могло пастись не больше ста овец и несколько лошадей, он гордился своей независимостью. Он упорно боролся с надвигавшейся на него колючей проволокой богатых поместий и отлично понимал, что, отстаивая свой дом и кусок земли, он защищает свою свободу.

Ближе к ночи мы отправились к дону Педро на его ранчо. Конечно, тщательно подлатав штаны и прихватив ружья. Было совсем светло, и мы неторопливо шли вдоль берега, любуясь ночным пейзажем, который в холодном свете луны казался еще суровее. Вскоре мы увидели у самого берега низенькое из веток и глины ранчито. Другое стояло немного повыше на склоне холма. Мы остановились в нерешительности на полдороге, не зная, к какой же из построек идти, когда голос хозяина позвал нас с холма.

На пороге дома дон Педро объяснил нам, что ранчито внизу — его летняя резиденция. Зимой, опасаясь слишком уж сильного разлива реки, они живут наверху. Ранчито состояло из одной-единственной комнаты величиной пять на пять. Подвешенная к косяку из плетеных прутьев шкура гуанако служила дверью.

Лампа, наполненная козьим жиром, освещала лишь левый угол комнаты, где Трини с матерью жарили что-то на бидоне, превращенном в печку.

Остальная часть жилища освещалась пламенем огня, полыхавшего посреди ранчито: два камня и немного золы составляли примитивный очаг. Дым лениво уползал через трещины в потолке.

Огонь в очаге поддерживал Хуан, юный брат Трини.

Вежливого «Buenas noches»[32], которым обменялись гости и хозяева, оказалось вполне достаточным для официальных представлений и знакомства. Прислонив ружья к стене, мы уселись возле огня на небольшом бревне. Напротив нас, тоже на бревне, восседали отец и сын.

Наше бревно было покрыто матрой — домотканым одеялом, яркие цвета которого и примитивные рисунки вызвали бы восхищение многих художников и неописуемый восторг критиков.

Насаженная на своеобразную тонкую и длиннющую «саблю», над огнем медленно жарилась добрая половина козленка. Вкусный запах мяса вызывающе щекотал ноздри. Таким способом жарят мясо по всей стране, а похожий на саблю вертел — азадор — традиционное кулинарное оружие всех местных жителей. Так готовит обед одинокий гаучо, и так же потчуют губернатора, по возможности на открытом воздухе.

По знаку старика обе женщины поставили у огня корзину горячих блинчиков, заменявших хозяевам хлеб.

Приготовление жаркого подошло к концу. Дон Педро полил его из бутылки ароматным соусом.

Можно было приступать к еде. Вооружившись ножами и помогая себе руками, мы стали по очереди отрезать от козленка приглянувшиеся нам куски. Гостям предоставляли право сделать выбор первыми.

Мне уже приходилось однажды иметь дело с азадором, и я сумел не обжечь руку, служившую мне вилкой.

Дон Педро быстрым и красивым ударом сверху вниз нарезал ломтями кусок мяса, придерживая его пальцами на весу. Остальные, кто лучше, кто хуже, подражали ему. Ведь точный и мгновенный удар ножа — гордость каждого аргентинца, приступившего к трапезе.

Я уже давно отказался от столь смелого обращения с ножом, ибо это грозило моему носу серьезнейшими опасностями. К тому же юный Хуан ждал, что я попадусь в ловушку, но этого удовольствия я ему не доставил. Заметив, что я иностранец, он исподтишка наблюдал за мной, боясь пропустить тот миг, когда я сломаю нож, пытаясь отрезать кусок азадора. Ведь в местном фольклоре неизменно фигурирует грубый гринго, который вначале принимает вертел за нежную мясную косточку.

Трини и ее мать, которая была значительно моложе мужа, отрезали мясо молча, в последнюю очередь. Собственно, говорил один хозяин дома, а мы ограничивались односложными «да» и «нет». Ведь мы наконец-то дорвались до пирожков и козьего мяса, которое само таяло во рту.

Мы с Франческо насыщались точно так же, как у себя в лагере: жадно, торопливо, без всякого стеснения. Ни я, ни старый охотник не оказались на высоте положения. Обычно на праздничных обедах уважающий себя гость приступает к еде с таким видом, словно не хочет обидеть отказом хозяев, и не спеша, с легкостью уминает четверть коровы. Нам же не хватало торжественности и выдержки.

Хозяева радостно улыбались, довольные тем, что мы оказали такое внимание их кулинарным изделиям. Но их мучило сомнение, надо ли жарить вторую половину козленка. От тяжких раздумий они даже есть перестали: поле боя осталось за нами, и мы, словно два голодных зверя, накинулись на хорошо прожаренного козленка. Нам даже не понадобилось пышных слов, чтобы прославить творцов этого кулинарного чуда. За нас весьма убедительно говорил совершенно голый азадор.

Если Хуану так и не пришлось рассказать своему другу про то, как глупый гринго сломал нож об азадор, то он мог поклясться, что видел собственными глазами, как азадору чудом удалось спастись от зубов двух голодных христиан.

Наевшись, мы обнаружили наконец, что дон Педро рассказывает весьма интересные вещи. Голос его звучал торжественно и глухо. Годы не притупили его ума и наблюдательности, он обладал хитростью и одновременно простодушием жителя пустыни. Он пересыпал свою речь живописными сравнениями и шутками, приводившими Хуана в неописуемый восторг. Для веселого, экспансивного юноши наше появление в ранчито было огромным событием, и он никак не мог удержаться от смеха и радостных возгласов.