Джереми Паксман - "Англия: Портрет народа" Страница 26

Однако по-прежнему обращаешь внимание, что при знакомстве люди часто называют себя «чернокожими британцами» или «бенгальскими британцами», но редко кто скажет, что он «черный англичанин». Берни Грант называет себя британцем потому, что британцы — «это и другие угнетенные народы, такие как уэльсцы или шотландцы. Попробуй я назвать себя англичанином, так это слово застрянет у меня в глотке». Другие скажут вам, что британцами они могут ощущать себя, будучи иммигрантами, но чтобы считать себя англичанином, нужно родиться в этой стране. Такое отношение применимо как к белым иммигрантам, так и к чернокожим и азиатам. Получается, что «британец» — понятие многозначное: можно быть шотландцем или валлийцем и одновременно британцем, а можно быть британцем сомалийским или бангладешским. Расовые предрассудки, конечно, существуют. Но что поражает во многих из этих иммигрантов, это бьющий через край оптимизм по отношению к своему новому дому. Дело не только в том, что очень немногие строят по планы по возвращению в страну, которую они покинули, а в том, что весьма многим, похоже, очень нравится то, что они обрели в Англии. Когда в январе 1998 года газета «Дейли телеграф» решила выяснить, как прижились иммигранты, ответы были на удивление положительными. Доктор Заки Бадави, председатель Союза имамов и мечетей, считает, что для мусульманина лучшего места в мире просто нет: ему страшно нравится, что страна умеет смеяться над собой. Суриндера Гилла, лавочника из Оксфордшира, приятно поразил тот факт, что полицейских нельзя подкупить. Музыковед Аби Розенталь, бежавший из Германии, считает, что такие качества, как справедливость и свобода поступать по своему выбору, сделали Англию «гораздо более цивилизованной страной по сравнению с той, откуда я приехал». Омния Мазук, консультирующий педиатр из Ливерпуля, полагает, что «замечательно жить в стране, где ценят заслуги и не работают дети». Преподаватель Хари Шукла, индус, уехавший из Кении в 1973 году, заявил, что хотя сейчас различные культуры сосуществуют в большинстве стран Европы, ни одна из них не достигла такого уровня интеграции.

Как это далеко от мира Питера Простака, многие из читателей которого, как я подозреваю, вероятно, никогда и не встречались с выходцами из Азии или Вест-Индии, разве что с владельцем лавки на углу или кондуктором в автобусе. Они были готовы к тому, что приезжающие в Англию черные или азиаты будут выполнять работу, от которой отказываются англичане. Им и в голову не приходило, что те приедут в таком количестве и привнесут с собой свою культуру, а предполагали они, похоже, что это будут люди, которые хотели бы быть англичанами, не случись так, что родились они не в Англии.

Их отношение, если бы только они отдавали себе в этом отчет, не так далеко ушло от веры Берни Гранта в свою «британскость». Глубоко внутри у них заложено убеждение, что англичанин или англичанка — «свободнорожденный» человек в свободном обществе. Натурализовавшийся гражданин может быть «британцем», но это нечто совсем другое. Больше всего им претит то, что некоторые вещи стало нельзя произносить вслух, например, изъявлять сомнение в существовании различных культур, поэтому их лишь цедят сквозь зубы по углам или рявкают разукрашенные татуировками громилы в больших кожаных ботинках. Отличающиеся терпимостью представления правящей элиты, которая постаралась поставить дискриминацию вне закона, по большей части восторжествовала. Сидя за кальвадосом в центре Лондона, писатель Саймон Рейвен откликнулся на эту тему с раздражением:

«Это просто абсолютно не по-английски говорить, что ты не можешь что-то сказать. Свобода слова — часть интеллектуальной жизни нашей страны. Когда я учился в Кембридже, у нас было двое или трое чернокожих — принцы или что-то в этом духе. Но они были джентльменами. В целом англичане были рады видеть чернокожих, а также рады видеть, как они уезжают.

Последняя фраза могла быть взята напрямую из колонки Питера Простака. И все же есть нечто необычное в чудаковатом презрении майкла Уортона к новой Англии, которое прослеживается в течение полувека существования этой его колонки. Ибо страшная тайна этого чистокровного на вид англичанина кроется в том, что сам Уортон наполовину немец, а его предки — евреи, преуспевшие в торговле шерстью в Брэдфорде. Такая же история со многими другими, кто громче всех кричит о своей английскости. Покойный отец журналиста Перегрина Уостхорна, в колонках которого в «Санди телеграф» в 1980-х годах раздавались предупреждения об опасности, грозящей целостности Англии, с гордостью говорил, что он — полковник Кок де Горейнд. Стивен Фрай, сделавший артистическую карьеру, играя самого что ни на есть английского хитроумного дворецкого Дживса — наполовину венгр, наполовину еврей. Фамилия «самого английского» из популярных поэтов, Джона Бетчемана, — немецко-голландская; «самый что ни на есть английский» архитектор Лютьенс происходит из шлезвиг-гольштейнской семьи. Многие из консерваторов, громче всех призывающих защитить Англию от захвата Европейским союзом, такие как политик Майкл Хауард и журналист Майкл Портильо, вышли из семей иммигрантов. А строки об англичанине, который остался «англичанин все ж», положил на музыку сэр Артур Салливан, мать которого родом из старинной итальянской семьи.

Вот таким окольным путем мы пришли к выводу, что чувства, отраженные в песенке У.Ш.Гилберта, верны, если речь идет о сопротивлении соблазну перейти в другие народы. Быть или не быть англичанином — действительно дело выбора.

ГЛАВА 5 МЫ, ГОРСТКА СЧАСТЛИВЦЕВ

Больше всего народ Англии радуется

когда ему говорят, что все пропало.

Артур Мюррей

Если быть англичанином — состояние души, возникает вопрос, что, по мнению англичан, делает их такими, какие они есть. Чтобы выяснить это, я первым делом отправился в Челтенхэм, в офис самого немодного в стране ежеквартального журнала.

Основанный в 1967 году под слоганом «освежает, как чашка чая!», журнал «Наша Англия» заявил о стремлении «отражать в каждом номере истинный дух Англии». Позаимствовав название из лирической речи умирающего Джона Ганта из «Ричарда II» Шекспира («Англия, священная земля, взрастившая великих венценосцев, могучий род британских королей»), журнал ненавязчиво провозгласил, что будет полезным, простым и благородным. В своих материалах журнал многократно использовал классический оплакивающий зачин «сто лет назад… а сейчас», изобиловал иллюстрациями в подражание американскому художнику Норману Рокуэллу и обещаниями — «надеемся, вам придется по вкусу наш выбор серии книг… история, в которой действие происходит до Первой мировой войны и где нахальный кокни по имени Эдвардс пускается в откровения о том, как он работал приходящим садовником!»