Фарли Моуэт - Проклятие могилы викинга Страница 26

Наступил самый унылый час в жизни тундры: она пробудилась от зимней спячки, но ещё не встрепенулась, лихорадочный восторг короткого лета ещё не завладел ею. Она лежала серолицая и недвижная, как мертвец.

Гнетущая безжизненность равнины подавляла, и Анджелина, Эуэсин и Джейми невольно старались держаться поближе друг к другу. Эскимосам и Питъюку тоже стало не по себе. Оухото что-то тихонько сказал, и Кейкут медленно кивнул.

— Он говорит, здесь останутся. Ждать нас будут, — объяснил друзьям Питъюк. — Могила Кунар не ходят. Я тоже не хочу туда ходить. Но вы ходите, значит, я с вами.

Джейми встряхнулся, заговорил как мог бодро и деловито:

— Что мы, маленькие, что ли? Привидений испугались? Тут пугаться нечего. Мы с Эуэсином пробыли у Каменного дома целую ночь, и я туда лазил. С виду он и правда жутковатый, только никакие призраки там не водятся; да их и вообще не бывает. Так что пошли.

Эуэсин переглянулся с Питъюком и ответил за обоих:

— Может, в твоей стране и нет духов, Джейми. Может, глаза белого человека не видят того, что видим мы. Белые знают много, но они знают не все. — Он пожал плечами, повернулся и поднял дорожный мешок. Закинул его на плечо и снова повернулся к Джейми. — Заяц даже и слепой чует белую сову, — закончил он и зашагал к маячившему вдали Каменному дому.

Остальные трое пошли за ним, и Джейми так и не нашёлся что сказать. Не впервые поведение друзей сбивало его с толку.

— Все-таки когда-нибудь я научусь помалкивать, — огорчённо пробормотал он, нагоняя Эуэсина.

Они пересекли широкую болотистую долину, причём кое-где пришлось идти по колено в ледяной талой воде, и стали взбираться по усыпанному камнями склону холма, на котором похоронен был Кунар. Чем ближе они подходили, тем величественней становился Каменный дом, и под конец стало казаться, что он возвышается надо всем окрест. Но это только казалось, на самом деле он был не выше десяти футов, а основание его занимало не больше пятнадцати квадратных футов. Но такой обман зрения вполне понятен: ведь в здешних краях не видно никаких следов человека и оттого единственное творение рук человеческих стало главной вехой в море пустоты.

Они перелезли через расколотые морозом острые валуны, которые преграждали путь к дому, и им снова стало не по себе; будто снова они перенеслись из знакомого обжитого мира в чуждый мир бесконечно далёкого прошлого.

В десятке шагов от могилы Эуэсин остановился. Ни на кого не глядя, он порылся в своём мешке, выудил оттуда плитку табака. И положил её на плоский камень.

Потом подошёл Питъюк, Он достал из своего мешка небольшой свёрток с вяленой олениной и положил рядом с табаком.

Джейми смотрел на все это озадаченно, но смолчал. И сдержанность его была вознаграждена. Видя, что Джейми не подшучивает над ними и не проявляет никаких признаков нетерпения, Эуэсин объяснил, правда немного робко и смущённо:

— У нас так считается, Джейми: кто умер, тому надо делать подарки. У нас много всего есть, потому что мы живые. А у них нет ничего, потому что они мёртвые. В прошлом году, когда мы с тобой тут были, я забыл поделиться с мёртвым. А потом дал себе слово: если приду ещё раз, ни за что не забуду. — Тут он заговорил чуть ли не умоляющим голосом: — Ты, может, думаешь, это все глупости, но только все равно не смейся. Пожалуйста, не смейся.

— Да мне и неохота смеяться, — серьёзно сказал Джейми. Порылся в кармане и вытащил истинную драгоценность — перочинный нож, приз, который он завоевал в школе в Торонто несколько лет назад. И не без смущения взглянул на Эуэсина: — А мне можно? Ничего, если я тоже что-нибудь подарю?

Питъюк схватил левую руку Джейми, крепко её сжал.

— Это очень, очень хорошо, Джейми.

С тех пор как они подрались на Кэсмирском озере, не часто голос его звучал так дружески. Джейми выступил вперёд и положил нож на камень. За ним подошла Анджелина и рядом с их дарами положила пачку чая.

Эуэсин первый нарушил молчание и заговорил так весело, словно с души его свалилась немалая тяжесть:

— Ты прости, что я нехорошо сказал тогда в становище про твой народ. Мы с тобой отдалились друг от друга, тут и я тоже виноват. Понимаешь, у нас в сердце столько гнева накопилось против белых, оттого мы иногда сердимся и на своих друзей. А ты нам друг: и Анджелине, и мне, и Питъюку. Зря мы на тебя обиделись.

— Я не обижалась, — колко заметила Анджелина. — Говори за себя Эуэсин. Ты забыл, я ведь люблю дикобразов.

— Выходит, я дикобраз? — спросил Джейми. — Ну ладно, Анджелина, твоя правда. Дикобраз и есть. И раз все тут вроде виноватые, так и я скажу: я тоже виноват, нехорошо говорил. Ну, а теперь займёмся делом.

Массивную и неприступную гробницу Кунара строили, видно, с большим тщанием — камни сложены были в плотный куб, зазоры между ними наглухо зашпаклеваны болотным дёрном. Дёрн пустил корни, разросся, окутал гробницу мшистым покровом. Однако каменный куб был сплошным только с виду — Джейми обнаружил это ещё в прошлом году. Он тогда отыскал узкий, наполовину осыпавшийся ход, что вёл под северную стену, и пробрался во внутренний склеп. Теперь он повёл друзей к этому ходу. И вдруг остановился как вкопанный: чуть в стороне среди мха что-то белело. В тот же миг это увидел и Питъюк и негромко ахнул.

— Ничего-ничего, Питъюк, — заторопился Джейми. — Это просто череп. Он лежал внутри, а прошлым летом я вытащил его, не разобрал, что это такое. Мы положим его на место.

Но слова эти не успокоили Питъюка. Он быстро попятился от гробницы, и Эуэсин тоже отступил — он-то видел череп ещё в прошлом году и тогда отчаянно перепугался.

— Я туда не иду! — нетвёрдым голосом выговорил Питъюк. — Ты не обижайся, Джейми. Только я не иду.

— И не нужно, Питъюк, — ответил Джейми. — Я сам все сделаю. Эуэсин, помоги отвалить камни.

Эуэсин нехотя подошёл, и вдвоём они сдвинули камни, которыми в прошлом году завалили узкий вход.

Это была всего лишь расщелина, дно её густо поросло мхом, через трещины меж валунами сочился слабый свет. Джейми наклонился, заглянул в отверстие. Сердце его часто стучало, и ему вдруг отчаянно не захотелось лезть в эту сырую, тёмную дыру.

Он набрал в грудь побольше воздуха и сунул голову и плечи в проход. Руки его коснулись знобяще-холодного металла, и он тотчас выполз, таща за собой то, что успел нащупать.

Питъюк и Анджелина изумлённо уставились на длинный, чуть не в четыре фута нож, покрытый корою грязи и ржавчины.

— Нож Кунара! — прошептал потрясённый Питъюк.

— Это меч, — объяснил Джейми. — Двуручный меч. С таким мог управиться только настоящий великан. Мне его даже поднять трудно. Эуэсин, положи-ка его осторожно на мох. Он весь изъеден ржавчиной. В нем, может, железа-то почти совсем не осталось.