Янн Мартел - Жизнь Пи Страница 27

– Нет, я не знаю, кто это, – качает он головой. И, помолчав, добавляет:

– Отец фотографировал.

На той же странице – еще один групповой снимок. В основном школьники.

– А вот и Ричард Паркер, – показывает он.

Я замираю от удивления. И всматриваюсь внимательно, пытаясь оценить характер по внешности. Увы, и это фото – черно-белое, да еще и малость смазанное вдобавок. Сделано в лучшие времена, мимоходом. Ричард Паркер смотрит куда-то в сторону. Вообще не замечает, что его снимают.

Вторую страницу разворота целиком занимает цветной снимок плавательного бассейна при ашраме Ауробиндо. Замечательный большой бассейн под открытым небом: искрящаяся на солнце вода, чистое голубое дно, глубокий участок для прыжков в воду.

На следующей странице – ворота Пти-Семинер. Арка украшена девизом школы: Nil magnum nisi bonum. Нет величия без добродетели.

Вот и все. От всего детства – лишь четыре фотографии, да и те случайные.

Лицо его омрачается.

– Хуже всего, – говорит он, – что я уже с трудом припоминаю, как выглядела мать. Пытаюсь вызвать в памяти ее лицо – оно появляется, но тут же исчезает, не могу даже рассмотреть толком. И с голосом – та же история. Все бы вернулось, если бы я еще хоть разок ее увидел – пусть даже мимоходом, на улице. Но это вряд ли. Как же это грустно – когда забываешь, как выглядела твоя мать!

И он закрывает альбом.

Глава 34

– Мы пустимся в плавание, как Колумбы! – сказал отец.

– Колумб искал Индию, – хмуро напомнил я. Зоопарк мы распродали подчистую. К новой жизни на новом месте! Так мы не только обеспечили своим питомцам счастливое будущее, но и наскребли деньжат на переезд, да еще кое-что оставалось, чтобы начать все с нуля в Канаде (правда, теперь, задним числом, сумма кажется смехотворной… вот уж и впрямь, деньги глаза застят!). Можно было распродать зверей индийским зоопаркам, но американские платили щедрее. А тут как раз вступила в силу CITES – Конвенция по международной торговле исчезающими видами, – и захлопнулось окошко, позволявшее торговать отловленными на воле дикими животными. Отныне будущее зоопарков целиком и полностью зависело от других зоопарков. Так что Пондишерийский зоопарк вовремя прикрыл лавочку. За нашими зверьми целая очередь выстроилась. В конце концов мы продали почти всех Чикагскому зоопарку имени Линкольна и еще одному, который вот-вот должен был открыться в Миннесоте, а остатки разошлись по зоопаркам Лос-Анджелеса, Луисвилла, Оклахомы и Цинциннати. А двух зверей предстояло доставить морем в Канадский зоопарк – меня и Рави. Именно так и виделся нам грядущий переезд. Мы не хотели ехать. Не хотели в страну ураганных ветров и двухсотградусных морозов. К тому же Канады не было на крикетной карте. Впрочем, собирались мы так долго, что успели смириться с неизбежным. На приготовления ушло больше года. Загвоздка была не в нас – в животных. Ну не странно ли? Если учесть, что животным не нужны одежда, обувь и постельное белье, мебель, посуда и туалетные принадлежности, что национальность для них – пустой звук, что плевать они хотели на все паспорта и деньги, рабочие места и школы, цены на жилье и медицинские услуги, – одним словом, если учесть, как легко им живется, просто диву даешься, как трудно их перевезти с места на место. Перевезти зоопарк – все равно что перевезти город.

Писанины было невпроворот. На одну только наклейку марок извели, наверно, литры воды. Уважаемый господин такой-то – и так сотни и сотни раз. Предложения о продаже. Вздохи. Сомнения. Пререкания и споры. Запросы в высшие инстанции. Попытки сойтись в цене. Окончательные договоренности. Подписи обеих сторон. Поздравления. Добывание справок о происхождении. Медицинских справок. Разрешения на вывоз. Разрешения на ввоз. Выяснение карантинных предписаний. Организация перевозки. И каждый раз – уйма денег на телефонные звонки. Есть у работников зоопарка такая шутка, правда, уже навязшая в зубах: бумаги на продажу землеройки весят больше слона, бумаги на продажу слона весят больше кита, но боже упаси вас попытаться продать кита! Такое впечатление, что зануды-бюрократы, эти спецы по ловле блох, выстроились цепью от Пондишери через Дели и Вашингтон аж до Миннеаполиса, и у каждого – свои бланки, свои вопросы и сомнения. Наверно, доставить зверей на Луну и то было бы проще. Отец рвал на себе последние волосы и не раз уже был близок к тому, чтобы сдаться и на все плюнуть.

Случались и неожиданности. Почти всех наших птиц, черепах и змей, равно как и лемуров, носорогов, орангутанов, мандрилов, силенов, жирафов, муравьедов, тигров, леопардов, гепардов, гиен, зебр, гималайских медведей и губачей, индийских слонов и нилгирийских таров оторвали с руками, но кое-кого – да хоть ту же Эльфи – встречали далеко не так радушно.

– Удаление катаракты! – негодовал отец, потрясая письмом. – Возьмут, но при условии, что мы удалим ей катаракту на правом глазу! Это гиппопотамше-то! Может, нам еще и носорогам пластические операции сделать?

Некоторых наших зверей – львов, например, и бабуинов – сочли «слишком обыкновенными». Отец благоразумно выменял их на орангутана из Майсурского зоопарка и шимпанзе – из Манильского. (А Эльфи провела остаток своих дней в зоопарке Тривандрама.) Из одного зоопарка пришел заказ на «настоящую священную корову» – для детского уголка. Отец отправился в джунгли пондишерииского рынка и купил упитанную корову с темными влажными глазами и прямыми рогами, так бодро стоящими торчком, будто она лизнула электрическую розетку. Потом отец выкрасил ей рога в ярко-оранжевый цвет и подвесил на вымя пластмассовые колокольчики – и корова стала совсем как настоящая.

Потом к нам заявилась делегация – три американских гостя. Я смотрел во все глаза: никогда раньше не видел живого американца! Такие розовые, пухлые, дружелюбные, очень сведущие в своем деле и ужасно потливые. Приехали осмотреть наших животных. Для начала напичкали почти всех снотворным – и вперед! Чего они только не вытворяли. И стетоскопы им к сердцу прикладывали, и мочу и кал изучали, точно гороскопы, и кровь на анализы брали, и все горбы и шишки ощупывали, и зубы простукивали, и в глаза светили фонариками, и за шкуру щипали, и волоски выдергивали. Бедные-несчастные зверушки! Решили, небось, что их призывают в армию США. А нам от американцев достались улыбки до ушей и сокрушительные рукопожатия.

В результате животные – как и мы – получили-таки разрешение на выезд. И стали они без пяти минут янки, а мы – без пяти минут канадцы.

Глава 35

Мы вышли из Мадраса 21 июня 1977 года на японском сухогрузе «Цимцум», приписанном к панамскому порту. Судно было огромное, величественное. Командный состав – сплошь японцы, а матросы – с Тайваня. В день отъезда из Пондишери я попрощался с Мамаджи, с мистером Кумаром и мистером Кумаром, со всеми своими друзьями и даже с целой кучей не знакомых людей. Матушка нарядилась в свое лучшее сари, а длинную, искусно заплетенную косу уложила на затылке кольцами и украсила жасминовой гирляндой. Какая она была красивая в тот день! Красивая и печальная. Ведь она навсегда расставалась с Индией – с ее жарой и муссонами, рисовыми полями и рекой Каувери, с ее побережьями и каменными храмами, воловьими упряжками и разноцветными фургончиками, с друзьями и знакомыми лавочниками, с улицей Неру и бульваром Губерта Салаи, – да мало ли с чем еще! С такой привычной, такой любимой Индией. Мужчинам (а я тоже воображал себя мужчиной, хотя мне было всего шестнадцать) уже не терпелось пуститься в путь – в душе мы уже были виннипегцами, – а она все медлила.