Б. Малкес - Открытие великой реки Амазанок Страница 28

Земля Пагуаны

Мы шли мимо земель и владений властителя Омагуа на протяжении более ста лиг. Когда они остались позади, мы вступили во владения другого сеньора, которого звали Пагуа-на. На его землях живет уйма людей, и отличаются они большой кротостью (mucha gente у muy domestica), ибо, когда мы прибыли в одно из селений, а оно протянулось более чем на две лиги в длину и лежало в самом начале обитаемых ими мест, они дожидались нас у порога своих домов, не чиня нам ни зла, ни вреда, и, напротив, — поделились с нами всем, чем были богаты. Много дорог уходит из этого селения внутрь страны, ибо сам сеньор не живет у реки, и индейцы нам предложили отправиться туда, уверяя, что нам премного обрадуются. У этого сеньора много таких овец, как в Перу (По-видимому, У Карвахаль имеет в виду лам, однако ламы водятся только в горных областях и в Амазонии не встречаются), и все индейцы говорят, что у него очень много серебра и что земли его очень обширны и благодатны и изобилуют всевозможной едой и всякими плодами, такими, как ананасы, груши, которые на языке Новой Испании (То есть на языке мексиканских индейцев) называются агуакате, сливы, гуаны (Агуакате (Laurus perseci) — растение семейства лавровых, имеющее съедобные плоды, напоминающие грушу.

Гуаны, видимо, один из видов «инги», называемый также «гуаба», «гуава», «гуама» и «гуамо», а в Мексике — «кихинпкуйль» или «куахиникуйль». Это древовидное бобовое растение в настоящее время разводится во многих частях Америки для затенения кофейных плантаций) и многие другие, весьма отменные плоды. После того как мы покинули это селение (У Овьедо (стр. 556): «…на этой стоянке мы захватили нескольких индианок, чтобы они испекли для солдат хлеба, а также нескольких молодых индейцев в качестве «языков». И по той причине, что люди из сего селения были совсем ручными (tan domestica), мы прозвали оное селением Глупцов (el pueblo de los Bobos)»), мы все время плыли мимо очень людных мест, и был такой день, когда мы видели более двадцати селений, — и это только на том берегу, вдоль которого мы шли, ибо другой берег мы видеть не могли — река была уж очень широкая. Два дня мы следовали вдоль правого берега, затем пересекли реку и два последующих дня шли вдоль левого берега, и в то время когда мы видели один из них, второго не различали.

В пасхальный понедельник святого духа (То есть 29 мая (на 51-й день после начала пасхи)) поутру мы завидели невдалеке одно очень большое и очень богатое селение, и делилось оно на множество кварталов, и у каждого квартала была на реке своя пристань, и каждая пристань кишмя кишела индейцами. Это селение протянулось более чем на две с половиной лиги и везде было одинаковым, а так как в нем было народу видимо-невидимо, капитан приказал идти дальше, не нападая на него. Но тамошние туземцы, видя, что мы проходим мимо и не собираемся причинять им зла, сели в свои каноэ и атаковали нас, но лишь себе во вред, ибо аркебузы и арбалеты заставили их повернуть восвояси, а мы пошли вниз по реке (У Овьедо (стр. 557): «…cue селение было названо нами Вредным (Pueblo — vicioso)»). В тот же день мы захватили одно селение, где нашли еду. Здесь кончилась провинция уже упомянутого сеньора, коего величали Пагуаной.

Открытие Черной реки

Мы вступили в другую, еще более воинственную [провинцию], и была она очень населена и вела с нами неустанную войну. Мы так и не узнали, как зовут властителя этой провинции; населяют же ее люди среднего роста и очень хорошего телосложения, в бою они защищаются деревянными щитами и встают на свою защиту как истые мужи (muy como hombres). В субботу, что накануне пресвятой троицы (То есть 3 июня. Троицын день, празднуемый римско-католической церковью в воскресенье на 57-й день после начала пасхи, в 1542 г. приходился на 4 июня), капитан приказал высадиться на берег подле одного из селений; жители его вздумали сопротивляться, но тем не менее мы выгнали их из жилищ. Здесь мы запаслись съестным и нашли несколько куриц и в тот же самый день, едва мы оттуда отплыли, чтобы продолжить наше путешествие, увидели по левую руку устье другой большой реки, впадающей в ту, по которой мы плыли. Воды этой реки были черными, как чернила, и поэтому мы назвали ее Черною рекой (Rio Negro). Она неслась с такой стремительностью и таким бешенством, что ее воды текли в водах другой реки струей длиною свыше двадцати лиг, и ни та вода, ни другая не смешивались (Речь идет о реке Риу-Heгpy. Огромное количество отмирающих в ней растений образует массу гумусовых веществ, которые вместе с известняками создают темное нерастворимое вещество, сплошь покрывающее дно и уносимое течением в Амазонку. Поэтому воды Риу-Негру, даже будучи в значительной степени разбавленными прозрачно-голубыми водами Риу-Бранку, имеют черно-бурый цвет и действительно на протяжении 80-100 км (кстати сказать, в варианте Овьедо это расстояние определяется в 10 лиг) не смешиваются с мутно-желтыми водами Амазонки). В этот же день нам попалось на глаза еще несколько селений, не очень больших.

Следующий за троицей день капитан и все наши провели за рыбной ловлей в одном селении, лежащем на пригорке. Там было выловлено много всякой рыбы, что явилось для нас не только подспорьем, но и развлечением, ибо далеко не каждый день мы проводили таким образом. Это селение находилось на холме в некотором удалении от реки и было как бы порубежной заставой от других индейцев, которые нападали на местных жителей, ибо оно было сильно укреплено оградою из толстых бревен, и когда наши товарищи поднялись к селению, чтобы добыть какой-нибудь еды, индейцы захотели его оборонить и защитить и закрепились внутри ограды. А в ограде этой ворота были только одни, и индейцы принялись защищать их с большим мужеством. Однако, будучи в нужде, мы решили атаковать их и, приняв такое решение, ринулись на упомянутые ворота, а ворвавшись внутрь, мы уже безбоязненно ударили по индейцам и сражались с ними до тех пор, покуда оные не были побеждены и рассеяны; затем мы набрали еды, которой там было немало. Мы отплыли оттуда на следующий день, в понедельник, и по пути нам то и дело попадались весьма обширные поселения и провинции. Мы без труда пополняли запасы съестного, лишь только ощущали в нем недостаток, о чем дотоле и мечтать не могли.

В тот день мы пристали к селению средних размеров, обитатели которого вышли нам навстречу. В этом селении была очень большая площадь, а посреди нее большущий щит со сторонами, равными десяти пье (Пье — старинная кастильская мера длины, равная длине человеческой стопы (pie — стопа), то есть примерно 28 см) каждая, и на нем рельефно был вырезан город, обнесенный стеною с воротами. У ворот стояли две очень высокие островерхие башни с окнами, и в каждой башне было по воротам, приходившимся друг против друга, и у каждых ворот стояло по две колонны, и вся эта диковина покоилась на двух страшно свирепых львах (Словом leones, что по-испански значит «львы», Карвахаль называет незнакомых европейцам пум или ягуаров), которые поддерживали ее своими лапами и когтями, оборотив головы назад, как бы подстерегая один другого, а в самой середине щита была круглая площадка, и в центре ее зияло отверстие, через которое индейцы вливали «чичу» и приносили ее в дар солнцу; «чича» — это вино, которое они пьют, а солнце — это то, чему они поклоняются и что почитают своим богом, и в заключение могу лишь сказать — все это сооружение было истинным заглядением, и сия удивительная штука всех нас так поразила, в том числе и капитана, что он осведомился у одного из индейцев о том, что на ней изображено, что это такое или хотя бы в ознаменование чего это у них поставлено на площади. Индеец отвечал, что они подданные и данники амазонок, что служат [амазонкам] не чем иным, как только украшая крыши своих домов-капищ перьями попугаев и альгуака-майи (Правильно — гуакамайо, одна из разновидностей американских попугаев), что все селения, которые им [амазонкам] подвластны, устроены точно так же, и это [сооружение] установлено у них в их честь, и они поклоняются ему, как памятному знаку своей владычицы, повелительницы всей страны упомянутых жен.