Степан Шевырев - Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь. Вакационные дни профессора С. Шевырева в 1847 году Страница 3

В этих словах сосредоточивается мысль целой жизни преподобного Сергия. По благочестивому преданию он пророчил об этой мысли еще в утробе матери. Потом вся жизнь его была непрерывным ее выражением. Он учил народ исповедовать Пресвятую Троицу, народ, который в частных поклонениях, дозволяемых Церковью, готов иногда потерять из виду основную истину Христовой Веры. Без великой мысли нет великого подвига жизни, нет и блага народу. Без этой мысли не углубился бы Сергий в чащу лесов, не победил бы диких сил природы, не ископал бы студенцов, не при шла бы к нему братия и не признала бы его достойным за всех «предстоять престолу Святыя Троицы» и «воссылать к Богу серафимскую пресвятую песню», не протоптали бы народ, князья и цари бесчисленных путей в эти дебри и чащи, не загремела бы Донская битва, не воссияла бы Лавра своими звездными главами, не совершился бы 1612 год с славной осадой… Да, все, все сотворила здесь одна верховная мысль христианства, камень его премудрости – мысль о Пресвятой Троице. Ею-то угодил преподобный Сергий Богу и народу русскому, который с именем Бога, в Троице поклоняемого, соединяет и имя его ученика. Не богословским трактатом запечатлел он поклонение Пресвятой Троице, но молитвой, богослужением, примером, любовью к народу, милостыней, целениями, нищетой, трудами, словом и поучением.

В палатке Серапионовой или келье Преподобного Сергия, где он удостоился посещения Богоматери, я с особенным благоговением поклонился десной руке и власам моего Ангела, первомученика Стефана. Великолепен Успенский собор. Размерами он напоминает московский. Во время богослужения по огромному его пространству летали голуби. Народ любит, когда эти птицы прилетают к нему на храмовую молитву: он чтит в них символ Святого Духа.

После литургии я любил посещать трапезу странников и осведомляться, откуда кто. Охотно высказывают они это – и всем как будто приятно слышать, что вот они с разных концов Русской земли сошлись сюда.

Обширная трапеза перед церковью Преподобного Сергия вся исписана живописью. Есть здесь школа художника Малышева, которая трудилась над этими картинами под руководством самого мастера. На потолке изображены: Страшный Суд, Вознесение Божьей Матери и Апостолы внизу около трапезы, где приготовлен и Богородице хлеб, или так называемая панагия, Спаситель, изгоняющий из храма торжников. Рисунок смел, и композиция величава. Большое поле и для великих художников. Кругом по стенам изображения милосердия из притчей евангельских. Один добрый человек, одетый по-нашему, ходил с крестьянами-странниками и объяснял им эти картины. Надобно было видеть, с какой жадностью внимала ему толпа. И старики, и старухи теснились около него и старались быть к нему ближе. «Приятно ли вам это слушать?» – спросил я у одного странника. «Как же, батюшка, – отвечал он мне, – все услышишь доброе слово». Народ наш готов по учиться, как видно, лишь бы являлись ему добрые учите ля. При объяснении духовных картин сколько полезных истин Церкви можно передать народу. Живопись – язык очевидный и для всех понятный. Все Евангелие в лицах может здесь он увидеть. Мне показалось, толкователь не один ли из молодых ученых Академии, по воле начальства принявший эту обязанность перед народом, но нет – это был посторонний образованный богомолец, который раздавал странникам добровольную милостыню поучительного рассказа о святых предметах, изображенных в трапезе.

Изображение преподобного Кирилла Белозерского, снятое с его иконы-портрета, писанного преподобным Дионисием Глушицким и хранящегося в ризнице монастыря к заглавному листу

Иконы в храмах Лавры достойны были особенного изучения по древности своей и красоте стиля. Усердие обложило их здесь, как и повсюду, серебряными и золотыми окладами, не позволяющими видеть живопись. По указанию «Путевых впечатлений» И.М. Снегирева я обратил внимание на образ Живоначальной Троицы, стоящий по правую сторону царских врат Троицкого собора. В дорогих окладах мне были видны только лики трех Ангелов. Письмо византийское превосходное. Необычайная красота и грация разлиты по этим ликам, чисто греческим. Очертания лиц, глаз и волос имеют волнистое движение. Все три Ангела с любовью склоняют друг к другу головы и составляют как бы одно нераздельное целое, выражая тем символически мысль о любвеобильном единении лиц Пресвятой Троицы. Когда смотришь на величавые и прекрасные иконы греческого стиля, тогда приходит на ум: уж не содействовали ли мы его искажению, даже и в так называемой Строгановской школе, которая удалилась от величия типов греческих, от красоты очертаний и пустилась в мелочи, в складочки одежд и в посторонние архитектурные украшения.

Отец наместник, учредивший в Лавре школу иконописи, в заботах своих о том, чтобы дать поприще для деятельности новому искусству, не забывает сокровищ и древнего. Нередко под новой живописью он открывает древние иконы. Так указал он мне на глубокомысленный символический образ примирения человека с Богом во Христе. В вознесении Спаситель представлен возносящим с собой души праведных. Мне виделись в этом изображении слова из проповеди Кирилла Туровского на Вознесение: «Имеяшеть же с Собою Господь и душа человечьскы, яже възнесе на небеса в дар Своему Отцю, их же в горнем граде усели». Живопись наша, как и духовная поэзия народа, одушевлялась словом проповедников Церкви.

В ризнице внимание наше, утомленное золотом, серебром, жемчугами, драгоценными камнями, бархатом, парчой, с благоговением устремляется к деревянным сосудам преподобного Сергия, покрытым красной краской. Из них-то сам вкушал он хлеб жизни и предлагал его народу. Эти сосуды видом своим напоминают простую сельскую красную посуду, которую употребляют крестьяне и которая издревле в большом количестве производится в Троицко-Сергиевском посаде. Напоминая простому народу его бедную домашнюю утварь, они тем для него дороже. Смотря на их скудость, на крашеные ризы Сергия и потом на все великолепие других риз, престолов, митр и проч., видишь, как воочию совершаются слова Евангелия: ищите прежде Царствия Божия – и сия вся приложатся вам. Такова история нашей Церкви, если взять ее со стороны внешнего ее обогащения. Первые подвижники ее никогда не думали о земных благах, а только служили народу молитвой и делом – и народ со всеми державными представителями своими сыпал на обители, ими основанные, золото, серебро и жемчуга без числа и дарил их многолюдными селами. У нас Церковь стала богата не потому, что любила приобретать, а потому что была бескорыстна в главных своих представителях. Правда, умножение этих сокровищ, движимых и недвижимых, произвело ношу, которая стала отяготительной для духовного существа Церкви и ослабляла полезное действие ее на народ. Но все это было только временно, а истинного вреда не могло произойти отсюда, потому что источником обогащения Церкви была любовь народа, не знавшая, чем угодить ей, следовательно чувство прекрасное и бескорыстное, а доброе начало чувства, если бы иногда и перешло за границы, не может быть предосудительным.

Роскошь украшений, состоящая в безотчетном богатстве, начинается у нас особенно со времен патриаршества. Может быть, еще прежде внесла это Византия, но всё не столько. Борис Годунов весьма тому содействовал. Нередко дарил он царские свои порфиры на ризы обителям. Великолепнейшие покровы на раку преподобного Сергия начинаются с него. Прежние пелены Древней Руси представляют нам смиренный образ угодника в простых одеждах, шитый шелками. Изумительна крепость ткани из крученого шелка: куда девалось это прочное искусство, которое поспорит с самым лучшим непромокаемым макинтошем? Крепость вековечная ткани, засвидетельствованная четырьмя или тремя столетиями, и смиренная простота изображения выражают совершенно подвиг угодника, который в смирении нищеты трудился для вечности. Новые покровы – золото, серебро, каменья, жемчуга, бархат. На пелене, подаренной в 1499 году царевной царегородской, великой княгиней Московской Софией Фоминишной, надписи видно вышиты были людьми не грамотными. Вместо μητὴρ ϑεοῦ («Матерь Божья») вы читаете «Мар – фу», «ωндрей» вместо «Андрей» напоминает выговор суздальский, как в Лаврентьевском списке Несторовой летописи, а «Фама» вместо «Фома» – наше московское произношение, слышное здесь в памятнике конца XV века.

Рукописные служебники и Евангелия требовали бы здесь особенного изучения, тем более что все обозначены годами и потому важны в филологическом отношении. Служебник пр. Никона, содержащий в себе чин православной литургии, может быть, один из древнейших, какие мы имеем с значением года. Текст Евангелия Симеона Иоанновича Горского, относящегося к 1344 году и современного пр. Сергию, замечателен своей любовью к букве, которая встречается даже в прошедшем времени: вместо «лъ» читаете «ль». Эта особенность противоречит сильно мнению Добровского, который в своей «Грамматике» считает ерик особенным признаком рукописей XI и XII века. Вот после этого утверждайте признаки языка для памятников словесности словено-русской по столетиям: такое требование могут объявить только люди, никогда не заглядывавшие в нашу древнюю письменность. Если положения Добровского беспрерывно опровергаются новыми открытиями, то кто же возьмет на себя утвердить эти признаки, когда еще большая часть па мятников, на основании которых надобно сделать это утверждение, остается в неизвестности?