Андрей Бильжо - Заметки авиапассажира. 37 рейсов с комментариями и рисунками автора Страница 3

Публика в НИИ, надо сказать, была очень ученая, очень симпатичная и очень спаянная длительными командировками и морскими экспедициями.

Но вот наконец настал и мой час. Заслужил. Экспедиция должна была быть с заходом судна в Сингапур. В связи с чем после ряда комиссий я и был приглашен на таинственное собеседование – инструктаж – в большое здание на Старой площади. Я вошел в огромный пустой холл и подошел к единственному часовому. Тот взял повестку, спросил фамилию, сверил ее со своим списком и, не потребовав паспорта, объяснил, куда идти. На своем пути я не встретил ни одного человека и не услышал ни единого звука. Но вот, найдя нужный мне кабинет, я постучал и вошел. Из-за дубового стола такого же размера, что и дубовая дверь, мне навстречу вышел улыбающийся человек: “Здравствуйте, Андрей Георгиевич. – Он протянул мне руку. – Поздравляю вас с рождением сына! Кажется, Антоном вы его назвали?” Это называется “шок”! Шок – это по-нашему! Шок придумали в СССР. Сын родился неделю назад. Три дня как его назвали Антоном. Вот это работа, это профессионализм. Я до сих пор не могу понять, как он мог все это знать.

Дальше он рассказал мне, что Сингапур – центр наркоторговли и вербовки шпионов, что советские десятирублевки (червонцы) провозить нельзя, потому что враг ими снабжает диверсантов. “А зачем их вообще провозить? На них разве что-то можно купить за границей?” – спросил я. “Можно!” – загадочно и твердо ответил он.

Потом хозяин кабинета проводил меня, окончательно напуганного, в соседнюю смежную, похожую на учебный класс комнату, посадил за один из столов и велел прочесть лежащую на нем брошюру. Прочесть, а потом расписаться в графе “Ознакомлен”. Это была инструкция поведения советского гражданина за границей, где рассматривались разные ситуации. Например, как надо себя вести мужчине, если он вошел в свое купе или в свою каюту, а там оказалась женщина-попутчица. О ужас! Было рекомендовано, не вступая с ней в какой-либо контакт (!), выйти вон и потребовать у персонала, чтобы вас переселили к мужчине. Конечно, ведь женщина могла оказаться шпионкой или провокатором. Вот тебе раз! Получалось, советскому гражданину рекомендовали выглядеть невоспитанным идиотом с нетрадиционной сексуальной ориентацией. А подозревали его в том, что он сексуальный маньяк, желающий во что бы то ни стало продать свою Родину.

Родину я любил и продавать ее пока не собирался. И Родина меня в Сингапур отпустила. Правда, в Сингапур я так и не попал. Родина передумала. Но это, как говорится, уже совсем другая история.

Итак, самолет Москва – Владивосток. Как летели, не помню. Помню, что считали, сколько мы заработаем в этом рейсе, чтобы купить себе джинсы (“Я надену джинсы Levis…” – помните?), и что привезем всем много-много подарков. С аэродрома мы, три участника экспедиции, прибыли в порт.

Посадка № 1. Остров женщин

Когда мы шли мимо одного судна, над моей головой пролетел пустой пузырек из-под “Тройного” одеколона. Он вылетел из открытого иллюминатора. “Допивают…” – сообщил нам сопровождающий. Что допивают и зачем, мы понять тогда не могли. В приемной начальника Дальневосточного пароходства царил переполох, и было точно не до нас. Произошло ЧП не местного масштаба. Пропал большой морозильный рыболовецкий траулер. Его капитан не выходил на связь несколько суток. Тихий океан в это время был тихим. Судно давно уже должно бы быть в порту, а связи с ним не было. Ни рыбы, ни экипажа, ни судна. Как сквозь землю, то есть в воду, провалились.

Спустя два дня выяснилось: судно шло уже в порт приписки после шестимесячного промысла мимо острова Шикотан, где восемь месяцев в году жили и работали (не знаю, как сейчас) рыбообработчицы.

Представьте себе – остров женщин! То ли экипаж настоял, то ли капитан решил сделать экипажу подарок. Короче говоря: резко право руля, стоп-кран, отдать швартовые! А дальше почти неделя любви, романов, нежности. Капитан, конечно, потом лишился всех своих званий, его исключили из партии и “сделали” по полной программе. А мне тогда казалось, да и сейчас кажется, что это был настоящий мужской поступок. Скольким людям он принес мгновения счастья! Для скольких женщин реализовалась, пусть ненадолго, мечта! Корабль, принцы… Потом долго долетали слухи, что гуляли они красиво, без грязи. Женщины носили мужчин на руках, и, конечно же, наоборот.

Кстати, много лет спустя, когда я работал психиатром, накануне 8 Марта у метро “Проспект Мира” я стоял в очереди за цветами на краю, даже на берегу, огромной и глубокой лужи. Светило мартовское солнце. Внимание всей очереди привлекла пара – мужчина и женщина. Они громко и искренне хохотали и были сильно пьяны, у каждого под глазом был фингал, в общем – лица бомжей. Но они были счастливы и целовались у всех на глазах. Потом ОН вдруг неожиданно взял на руки свою возлюбленную и понес. ОН подошел к противоположному краю лужи, немного подумал – обходить ее или нет – и решил идти вброд. Его ботинки сразу скрылись под водой. На середине лужи ОН стал терять равновесие, потому что его спутница продолжала громко и счастливо смеяться. Очередь замерла. ОН попытался удержаться на ногах, но угол, образуемый его телом и поверхностью лужи, становился все острее. Они оба грохнулись, обдав очередь фонтаном брызг. Потом “Ромео и Джульетта” долго лежали на спине и плескались, как будто в море или даже в Тихом океане, про который я только что писал. Глядя в голубое небо, раскинув руки, они продолжали смеяться. Мне казалось, что вся очередь им завидует. Все, все имеют право на счастье.

Посадка № 2. Фото на память

Во Владивостоке мы должны были оформить паспорт моряка. По этому паспорту можно было, между прочим, ходить в кинотеатр без очереди. И, между прочим, без очереди брать билеты. По-моему, это было единственное преимущество, которое давал этот самый паспорт моряка. Кроме, конечно, романтического названия документа. Понятно, у моряка было мало времени на суше. И единственное, что он должен был делать, – это ходить в кино. Паспорт производил большое впечатление на девушек. Стоп. Я же уже женат, и у меня ребенку два месяца.

Фотографии, которые мы привезли на этот паспорт моряка, оказались неправильными, то есть срочно нужно было их переделывать. На наших фотографиях наши лица были в квадратике, а пока мы летели, требования изменились и лица должны были быть уже в овале. Фотоателье было расположено прямо через дорогу от приемной Дальневосточного пароходства. Фотограф, конечно, еврей. Почему “конечно”? Не знаю. Так уж, видимо, складывается. Он сразу все понял. “Что, нет белой рубашки? И, конечно же, нет черного галстука, молодые люди?” И фотограф тут же достал белую нейлоновую рубашку, без единой (клянусь) пуговицы, с черным от грязи воротником, и черный капроновый галстук на очень толстой проволоке. Я надел рубаху, преодолев брезгливость. Старик умело ее натянул (она же без пуговиц), привернул проволокой галстук, туго закрутив его сзади, сказал: “Ну вот, молодой человек, а вы боялись. Я же сказал, все будет хорошо, грязи не будет видно, проволоки на галстуке тоже”.

Я сохранил эти фотографии. Действительно, совсем не видно, что на этой нейлоновой рубашке нет ни одной пуговицы, что воротничок черного цвета и что галстук к моей шее привернут толстой проволокой.

(А паспорт моряка после плавания я подержал у себя еще год. Когда меня уже вызвали в милицию и сказали, что меня арестуют за нарушение паспортного режима, мне пришлось ценной бандеролью отправить его во Владивосток и получить назад свою краснокожую советскую гражданскую книжицу.)

Так началось мое большое плавание.

Посадка № 3. Как я попал в глаз “Джуди”

Началось это неожиданно, и ничто, как говорится в романах, не предвещало беды. Я сидел на кнехте на носу, с книжкой, рядом с сияющей на солнце рындой. Вокруг спокойно дышал Тихий океан. Надо мной было чистое небо, а подо мной – Марианская впадина. За завтраком в кают-компании по громкой связи нам сообщали погоду, а также температуру воды за бортом и глубину под килем. В самолете ведь тоже зачем-то сообщают высоту, на которой он летит. Зачем? Кто знает! “Под килем одиннадцать тысяч шестьсот пятьдесят три метра”, – равнодушно извещал радист. Цифра менялась незначительно. Я попытался ее представить, эту цифру, по вертикали и в воде. Не смог. Самолеты, по-моему, летают ниже. Можно, конечно, представить это расстояние, но по горизонтали и на суше. Скажем, от МКАД до Переделкина приблизительно столько же. Но чтобы все это под тобой, в воде?..

В общем, ничто, как уже было отмечено, не предвещало беды. Да ее и не могло быть никак, когда вместе с тобой еще триста единиц плавсостава, включая сто пятьдесят женщин-рыбообработчиц. И ты находишься на крупнейшей плавбазе, которая – город с заводом. Сами рыбу ловили, сами обрабатывали, сами закатывали в банки, чтобы они, банки, раскатились по всей необъятной советской родине. Чтобы в каждом глухом уголке, где практически нечего есть, можно было бы украсить праздничный стол или просто стать закуской под водочку и портвешок. Скумбрия в масле! Мы ловили ее под островом Хоккайдо в японских территориальных водах по лицензии, купленной, как говорили, за золото. Рыбка золотая. Японский рыбнадзор периодически поднимался на судно проверять размер ячейки сети. И выискивать рыбу другой, не скумбриевской породы. А она неминуемо попадала в сети, и ее использовали в личных целях. Однажды вытащили огромную акулу – все боялись к ней подойти. На третьи сутки одним ударом челюстей она перебила металлический трос, которым ей тральцы ткнули в морду. Хотели, типа, узнать – жива ли рыбка. У главного японца на рукаве была красная повязка с белым русским словом “КАМАНДИР”. “Камандира” боялись. В общем, ничто не предвещало беды. Да какая, к черту, беда могла произойти в этом плавучем государстве, где были две параллельные улицы. Одна называлась улица 8 Марта, а другая – 23 Февраля. На одной, естественно, жили женщины, на другой – мужчины. Какая могла быть беда, кроме внематочной беременности? Какая беда, если на судне врач-гинеколог? Если законные жены мужской части экипажа остались на Большой земле. И законные мужья женской – там же. Если гражданские браки заключались после прохождения Босфора по дороге на промысел и расторгались на обратном пути, спустя восемь месяцев, там же. Какая беда могла произойти в городе в океане, где играли в волейбол на волейбольной площадке с той лишь разницей, что мячик был привязан к фалу, чтобы не улетел в Японию – крупную волейбольную державу – и не стал перебежчиком. Все члены команды были привязаны невидимым фалом друг к другу по этой же причине. Этим фалом была семья на Большой земле. По закону муж и жена не могли плавать вместе на одном судне. Какая беда могла произойти, если мы играли на бильярде, только не шарами, а шайбами?