Игорь Голубятников - По банановым республикам без охраны. Роман-путеводитель Страница 3

Выхожу на улицу, вспоминаю, откуда и каким ветром меня вчера сюда занесло, и с уверенностью направляюсь в сторону автобусной остановки. Увы, утро отнюдь не украсило ярким светом, как «стены древнего Кремля», узкие столичные улочки. Только всяческий мусор, да еще похожие на вчерашнюю кучку продукты жизнедеятельности человека и животных становятся заметнее, а значит, и безопаснее для праздных гуляк, вроде меня, при дневном свете. И на том спасибо. Быстро нахожу нужную площадь, спрашиваю у каких-то ладино, где здесь автобус на Антигуа, они дружно машут руками в сторону, и я вижу свое транспортное средство. Восторг предвкушения экскурсии от вида древнего, похожего на спичечный коробок автобуса, напоминающего блаженной памяти отечественные ПАЗики, тут же куда-то исчезает. Да, это явно хуже того, на чем я добирался в столицу накануне.

Интересно, а как у этого ископаемого обстоят дела с тормозными колодками? Осторожно захожу в автобус, осматриваюсь по сторонам и, обнаружив помимо себя, еще нескольких представителей белой расы, немного успокаиваюсь. В самом деле, если другие европейцы и гринго не побоялись залезть в это чудо времен второй мировой, то чего же и мне беспокоиться? Как-никак, мы из «Расеи, от Волги и до Енисе-е-еяяяя!», как справедливо выразилась когда-то после удачного опохмела одна наша звезда эстрады. Ждем, пока коробочка не заполнится до отказа такими же, жаждущими свидания с древней столицей Генерал-Капитании, туристами и едущими по своим бизнес-делам ладино.

На самом деле, заполнение происходит довольно таки быстро. И это хорошо. Потому, что, не прождав и получаса, нам внутри уже становится нечем дышать. Народунабилось порядочно, солнце стоит почти в зените, металлическая крыша прокалилась до уровня готовой к жарке блинов сковородки, а окна у этой кастрюли явно предназначены к поездкам по гораздо менее солнечному и гораздо более ветреному Иллинойсу.

Наконец, шофер заводит мотор и трогается, даже не захлопнув входной двери. Из её зияющего проема вскочивший уже на ходу в автобус кондуктор продолжает зычно зазывать пассажиров до Антигуа. Не знаю, как чувствуют себя те, кто залез в автобус последними, но я, сидя где-то посередине салона, на безопасном расстоянии от дверей, благодарю небеса за потоки орошающего мое употевшее тело свежего воздуха. А высунувшийся из двери по самое некуда дальше кондуктор, или по-местному – cobrador, вообще должен себя ощущать, как в гамаке меж двух сосен на склоне горы! Автобус, нырнув под узкий мост, выезжает на бульвар, густо засаженный деревьями, декоративными кустарниками и всякими разными коммерческими зданиями. Банки, автосалоны, супермаркеты, кабинеты пластической хирургии, частные стоматологические клиники и прочие престижные заведения облагородили, как умели и насколько им позволил их «скромный» бюджет, пространство возле своих офисов. Час не ранний, но на выезде из города практически нет пробок, как на полосах встречного движения, ведущих туда, откуда мы недавно вырвались. Дорога после бульвара карабкается вверх, петляет между утопающих в густейшей зелени особняков и элитных жилых комплексов. Что ж, похоже, здесь, как и везде кроме Москвы, народ побогаче бежит из центра в пригороды, спасаясь от грязи, вони, тесноты и надоедливых попрошаек, будь они коммивояжеры, страховые агенты или просто нищие.

Через несколько минут с левой стороны открывается потрясающий вид на обрамленную горными грядами долину с втиснутым в нее со всего размаху мегаполисом, поневоле заставляя отвлечься от дороги и околодорожного архитектурного великолепия. А она, дорога, определенно заслуживает к себе самого пристального внимания и не прощает даже легкого пренебрежения к своей персоне. Напоминанием о неотвратимом наказании за измену служат два сгоревших дотла остова грузовиков на дне придорожного ущелья. На начавшемся через какое-то время спуске то и дело попадаются предупреждения, типа «тормози мотором» и «до аварийного съезда 200 м», после которых ответвления уводят в сторону от шоссе и заканчиваются резким подъемом или просто грунтовой насыпью для принятия удара всей аварийной машиноморды с разбега. Повороты по ощущениям становятся все больше похожими на витки центрифуги, и на каждом из них автобусная белолицая компания ухает, как на аттракционных каруселях, а бывалые ладино только посматривают на бесполезных гринго, да посмеиваются себе в щегольские усы.

Наш Шумахер, похоже, и не собирается притормаживать даже тогда, когда на очередном центрифужном витке колеса с одной стороны его болида почти отрываются от полотна, и кто-то, явно беременный, вскрикивает утробным голосом от испуга. Едва не вывалив на обочину содержимое своей коробчонки вместе с роженицей, приплодом и азартно ухающими бледнолицыми, водила таки доводит автобус до длинного прямого участка, в конце которого асфальт сменяется брусчаткой. Слава Богу, что от новой столицы страны до старой всего-то около часа езды, было бы больше – я бы точно забрызгал кого-нибудь из моих соседей гостиничным завтраком! На брусчатке шофер тотчас сбрасывает скорость, и мы почти сразу же оказываемся на тихой улочке средь высоких деревьев, скрывающих в своей тени каменные заборы старых монастырей и конвентов. Вековое спокойствие колониального городка и его, будто застывшая в напоенном кипарисами воздухе, отрешенность от всяческой земной суеты утихомиривает на минуту даже буйных гринго.

Тишина, однако, остается лишь приятным воспоминанием после долгожданной высадки из автобуса на рыночной площади недалеко от исторического центра. Впрочем, рынки и рыночки в этом, ставшим туристической Меккой Гватемалы, городе самообразуются под неусыпным руководством местного начальства везде, не только в центре. Особенно там, где есть открытые для всеобщего обозрения достопримечательности и толпы голодных на впечатления иностранных туристов. И того, и другого здесь хватает. Помимо центральной площади с ее обязательным кафедральным собором, дворцом капитан-губернатора и ayuntamiento – ратушей, город изобилует соборами поменьше, часовнями, религиозными колледжами и прочими старинными зданиями, создающими полную иллюзию пребывания в испанской колонии времен пост конкисты. Усаженные вековыми сейбами, кедрами и высоченными королевскими пальмами дворы и улицы старых кварталов прелестно вписываются в общий ландшафт долины, обрамленной по периметру зеленеющими и, на первый взгляд, такими умиротворенными седыми вулканами.

Мир этого городка, основанного через несколько лет после завоевания Теночтитлана Кортесом, тем не менее, нарушался подземными силами не раз и не два. Да так, что в XVI I веке, после очередного землетрясения, забравшего жизни почти всего наличного населения, включая испанских чиновников, столицу решено было перенести в то место, где она по сию пору и находится. Да и какой мир мог существовать в городе, заложенном ближайшим сподвижником вора, предателя и несостоявшегося висельника Кортеса, его талантливым подражателем доном Педро де Альварадо? Или, как его прозвали сжигаемые и отдаваемые им на растерзание псам индейцы гватемальского плоскогорья – Рыжим Педро.

Вообще, этот персонаж был весьма примечателен (даже среди безвозвратно дуревших от близости золота испанцев!) не только своей патологической жадностью и жестокостью, но и своей, прямо таки дьявольской, ловкостью. Когда восставшие майя хотели пустить рыжебородому кровь с целью облегчения выхода его грешной души из бренного тела, тот воспользовался копьем, как шестом для прыжков в высоту, и таким вот неслыханным доселе методом упорхнул от своих краснокожих лекарей!

Сиганул дон Педро, наверняка, не хуже, чем сейчас это делает несравненная Елена Исинбаева, перепархивая с неземным изяществом через очередную планку. Но, надо отметить ради исторической справедливости, что сотворил он сей кульбит гораздо раньше, чем это стала проделывать прекрасная Елена. Вот таким весьма изящным способом дон Педро и вышел, или, вернее, вылетел в тот раз сухим из воды, а подвиг его вошел в анналы, как «прыжок Альварадо». Онемевшие от изумления индейцы так и застыли в столбняке, забыв о самой цели проводимого ими мероприятия.

Очнувшись, бедолаги даже и не подумали догонять родоначальника нового вида спорта, наверно, сразу приняв испанца за земное воплощение их бога, пернатого змея Кетцалькоатля. Упокоился прыгающий змей дон Педро уже в Эквадоре, сброшенный наземь собственной лошадью, непожелавшей более носить на себе такую мразь. А эпитафию ему, да заодно и всем прочим Кортесам, Писарро, Бальбоа и Педрариасам, написал монах-доминиканец Бартоломео де Лас Касас в своем фундаментальном труде «История Америк», метафорически отправив ненасытных идальго прямиком туда, откуда они повыползали на Землю. То есть, в ад. Сним, кстати, несогласилсяодинизиндейскихвождейпоимени Атауэй. Будучи плененным конкистадорами и подготовленный к поджарке заживо, этот мудрый воин был исповедан перед казнью каким-то монахом, обещавшим ему в случае его добровольной баутизации отправиться сразу после сожжения в рай. «А куда отправятся после смерти испанцы?» – спросил дальновидный вождь.