Алексей Вышеславцев - Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах. Страница 3

Вместе с уменьшением градусов широты, с каждым днем становилось теплее и теплее, серое небо стало проясниваться чаще, a море, казалось, становилось лазурнее и голубее. Дольше засиживались мы по вечерам наверху, любуясь заходящим солнцем; для нас как будто наступала весна… Но мы простились с нею на долго; её нигде не увидишь на юге, где весны нет. 14-го декабря мы были под 36° сев. шир.; море штилело; в воздухе было тепло, даже жарко. «В Шербурге теперь грязь, слякоть, дождь,» говорили мы, наслаждаясь приятною теплотою. Щербург был последнею точкою нашею на земле, и потому, вероятно, многие воспоминания относились к нему. Мы развели пары; на другой день прекратили их и наконец дождались ветра. 16 декабря, к ночи, стали налетать порывы с дождем. К утру ветер установился; мы пошли по восьми узлов, и к полудню увидели впереди, среди массы облаков, очертания берега; но только опытный глаз мог отличить серовато-голубой остров от облака. К четырем часам я едва различал контуры исполинского продолговатого холма, с линиями возвышений, разнообразными и грациозными. Облака лепились по челам гор; левая часть горы совершенно сливалась с серо-лиловатою тучею; справа можно было уже разглядеть скалистые берега. Даль моря пропадала в какой-то неясной линии, служащей границею и воде, и острову; в одном месте непрерывная линия пересекалась белым парусом шедшего от берега судна. Вечер наступал быстро; по нежной лазури неба бродили клочки разорванных облаков; солнце садилось, пробираясь за постепенно темневшими тучами, и последнее отражение его искрилось на взволнованной слегка поверхности моря. Ветер надувал паруса клипера, и он, разошедшись, резал носом клокотавшую массу, отбрасывая вираво и влево широкие струи кипящей пены. Отрадно было глазам, усталым от вида беспредельности, остановиться наконец на чем-нибудь. Так в области сомнений, неясно высказанных надежд и желаний, находим наконец точку опоры, на которой можно остановиться.

Ночью ветер стал свежее; мы убрали несколько парусов, чтобы уменымить ход судна. Луна, по временам заволакиваемая облаками, тихо плыла по своему пути; звезды местами горели, местами мерцали; гребни волн выплескивались белесоватою струйкой. Остров, повернувшись к нам своею западною стороною, стал как будто возвышенным курганом в степи безбрежного моря. Очертания его смягчались туманною оболочкою.

Это был остров Мадера.

17-го декабря, утром, мы увидели южные, террасовидные уступы. Ветер не утихал, он дул нам навстречу, и, при противном волнении, мы подвигались довольно медленно. Раза два принимался дождь, сильный и крупный, какой бывает у нас среди лета. Туман стлался по вершинам гор, которые, по мере того, как прочищалось небо, выказывали свои каменные обрывы, ущелья и долины с зеленеющимися плантациями. Иногда, набежавшая туча бросала резкую тень на передние уступы скал, между тем как солнце нежным фиолетовым цветом обливало выступающие фронтоны задней возвышенности. Слева берег кончался крутым, отвесным обрывом (cabo Girâo), a прямо перед нами местность была холмиста и покрыта зеленью; целая перспектива выступающих мысков пропадала вдали. Стали наконец обозначаться здания, маленькие, едва заметные, будто белые точки. Cabo Girâo принимал форму мыса и отходил на задний план; на первый план, как декорация, вытягивалась длинная зеленая коса с холмами, украшенными кудрявою зеленью. Подробности картины выступали нам навстречу: запестрели свежею зеленью квадраты плантаций сахарного тростника, обрисовались ущелья, и горный поток, падающий с уступа на уступ, виднелся металлической полосой на темном фоне гранита и оттеняющей его зелени. По отлогостям гор темнели леса, и высоко над полосой леса вырезались две башни католического храма. Белые точки приобретали более определенные формы строений; дома, разбросанные амфитеатром сначала широко, по уступам и висящим садам, толпились все теснее, и теснее, по мере того как спускались к берегу, точно стадо овец, сбегающее с гор и толпящееся к водопою. От города, красующегося своими белыми домами, отделялся горный Кусок скалы [1]), к которому прилепился передовой форт; с развевающимся португальским флагом.

Скоро мы бросили якорь на открытом рейде Фунчала, где уже стояло несколько судов. Один из пароходов салютовал; синеватый дым лениво расплывался по воздуху, звук слышен был слабо, он весь уходил в горы, в ущелья, где ему было место разгуляться и найти ответ в тысяче откликов.

Первые посетители наши были русские, братья К. Они уже несколько лет живут на Мадере. С редкою любезностью предложили они нам свои услуги показать все замечательное на острове, чем мы и воспользовались с бессовестностью туристов. Конечно, в этот день был и обед не в обед. Около клипера появилось несколько шлюпок, выкрашенных зеленою краской; на них приехали различные господа, предлагавшие свои услуги: кто был прачка, кто брался доставлять провизию; на письменных «рекомендациях» были имена офицеров, бывших здесь еще с герцогом Лейхтенбергским.

Часа в три собрались наконец и мы, и отправились на туземной шлюпке на берег. К. поехал вперед, чтобы заготовить верховых лошадей. Приставать на шлюпках к берегу, в Фунчале, — целая история. Пристани нет, то есть она есть, но где-то далеко, и, как мы узнали после горьких опытов, она чуть ли не хуже каменистого берега, о который разбивается шумливый прибой океана. Саженях в десяти от берега, наши два гребца (оба с голыми ногами по колено и в крошечных португальских шапочках, с кисточками, на черно-кудрявых головах) повернули лодку кормою к берегу и стали выжидать прибоя волны; a на берегу ждали нас несколько лодочников, с «концом» и парой запряженных волов. Прибоем, наконец, понесло лодку; гребцы соскочили в воду и потянули ее с боков, между тем как береговые стремительно бросились вперед, ввязали конец в корму, ввели в воду волов, пристегнули их, и общим усилием вынесли лодку на берег. Лодка была с двумя килями, как сани на полозьях. Этот способ приставанья нам очень понравился своею оригинальностью; особенно хороши лодочники с их разгоревшимися лицами, проворством и ловкостью. В аллее платанов, которая начинается близ набережной, теперь разрушенной недавнею бурею, нас ждали верховые лошади, и мы сейчас же отправились мимо дворца через площадь, по узким и крутым улицам, за город. Лошади были очень красивы и прекрасно выезжены; при каждой был вожак, очень чисто одетый, в соломенной шляпе и жилете; вожак (ariere) не отстает от своей лошади ни на минуту, чистит ее и холит, и следует за вами, куда бы вы ни поехали.

Общий вид острова Мадеры нам очень понравился; но прежде надобно несколько вспомнить историю этого острова, дававшего такое знаменитое вино.