Генри Мортон - Святая Земля. Путешествие по библейским местам Страница 3

Я нашел Старый Иерусалим практически не изменившимся, сохранившимся ценой того, что арабы изгнали евреев, и в силу этого у Стены плача всегда пустынно. Также я не мог удержаться от улыбки, когда видел и слышал, что современные муэдзины, поднимаясь на минареты, чтобы призвать верующих к молитве, обязательно пользуются микрофонами и громкоговорителями! Именно таким незаметным образом элементы нового проникают в столь мощный оплот консерватизма.

Поскольку я путешествовал по обе стороны границы, я был поражен новыми церквями, появившимися теперь у всех святынь, благодаря деятельности францисканцев. Эта впечатляющая архитектурная программа находилась на начальной стадии реализации, когда я писал книгу: сейчас она уже почти завершена. Эти церкви являются творением одного человека, преданного своей цели, итальянского архитектора по имени Антонио Барлуцци, который скончался в 1960 году. Они замечательны своей оригинальностью и разнообразием облика, который едва ли можно связать с определенным архитектурным стилем или традицией, так как их источник — исключительно набожность их создателя. Все святилища Барлуцци являются попыткой выражения эмоционального отклика на евангельскую историю. Например, стоит сравнить величественный купол базилики в Гефсиманском саду с веселым рождественским напевом церкви на Поле пастушков в Вифлееме. Тот же контраст можно заметить между церковью Встречи Марии и Елизаветы в Эйн-Кареме[2] и базиликой на Фаворской горе; а также между этими двумя церквями, с одной стороны, и церковью Блаженных в Галилее — с другой.

Я уверен, что Барлуцци будет со временем признан гением, хотя, как ни странно, о его работах или о его жизни всееще написано крайне мало. А его история весьма примечательна. Он уже был практикующим архитектором, когда почувствовал призвание стать священником, но исповедник в Риме велел ему отправиться в Палестину и восстановить святилища. Занимаясь этим, он жил как францисканец, среди францисканцев и полностью следовал заповедям и установлениям этого ордена. Его не интересовали ни слава, ни богатство, и как только к нему попадали деньги, он их раздавал. Его единственной целью было осуществление акта благочестия — каковым и была постройка церквей: строительство новой базилики в Назарете, для которой он подготовил план. В 1958 году он узнал, что его чертежи отвергнуты властями. Ночью у него случился сердечный приступ, который привел к церебральной глухоте и обширной эмфиземе легких. Безнадежно больной, бедный и старый (ему было уже 74 года), он нашел прибежище у францисканцев в Риме и получил келью в представительстве Святой Земли возле Латерана. Там я видел его за несколько недель до смерти, в 1960 году. Эта встреча оказалась для меня тяжким испытанием. Барлуцци был величественным стариком, высоким, сухощавым и седовласым, но болезни и страдания превратили его в умирающего святого с картин Эль Греко или Риверы. Память его сильно ослабела, он ослеп. Разговор был невозможен; единственное, что мне оставалось, — стоять в изножье его постели и, вспоминая красоту, которую он создал в Святой Земле, удивляться, почему жизнь столь благочестивого христианина должна заканчиваться таким мученичеством. Вскоре после моего визита францисканец, который приводил меня к Барлуцци, написал мне о его смерти 14 декабря 1960 года.

Каждый, кто посещает Святую Землю, должен знать, где и с какой стороны границы находятся церкви Барлуцци. Вот его главные работы.

На арабских территориях: Латинская капелла Кальвария в храме Гроба Господня в Иерусалиме; Гефсиманская базилика на Елеонской горе; церковь Св. Лазаря в Вифании; часовня Пастухов в Вифлееме; церковь Доброго Пастыря в Иерихоне.

На территории Израиля: церковь Встречи Марии и Елизаветы в Эйн-Кареме; базилика на Фаворской горе; церковь Блаженных в Галилее.

Современный паломник наслаждается привилегией, естественно, недоступной мне во время написания этой книги. Это возможность увидеть свитки Мертвого моря, которые были обнаружены в горных пещерах в районе Мертвого моря в конце 1940-х годов, а теперь выставленные для обозрения в Палестинском археологическом музее в Старом Иерусалиме и в Еврейском университете Нового Иерусалима.

Глава первая

Иерусалим: в Гефсиманском саду

Описывает путешествие в Святую Землю и впечатления от Иерусалима. Я посещаю Гроб Господень, Елеонскую гору и Гефсиманский сад.

Когда начинает заходить солнце, на Египет опускается тишина. Водные каналы, пересекающие поля, приобретают цвет крови, затем становятся ярко-желтыми, постепенно переходя к серебристому тону. Пальмы кажутся вырезанными из черной бумаги и приклеенными к раскаленному небу. Коричневые ястребы, весь день парившие над сахарным тростником и зреющей пшеницей, уже не видны, и одна за другой загораются над песчаными дюнами звезды, замирающие над четко очерченными контурами финиковых пальм.

Именно этот момент навечно остается в памяти как образ Египта, тот момент, когда день уже закончился, а ночь еще не расправила крылья, странное межвременье, в величественном молчании которого сама земля словно слушает послание небес. Умирает яростный день, песок теряет накопленный жар, и предметы занимают все меньше места, лишаясь теней.

В такой тишине я ступил на борт лодки на Суэцком канале. С весел стекала красная вода, но не успели мы еще пересечь узкую полосу, отделявшую от нас Эль-Кантару, как вода стала серебристой, а на морской глади засияло отражение луны. Маленькая станция среди песчаных дюн была тихой и пустынной. Лунный свет отливал на рельсах, тянувшихся к северу через Синайскую пустыню в Палестину, а вокруг царил зеленоватый сумрак и покой, поднимавшийся вверх, к самым звездам. Кантара по-арабски означает «мост». Задолго до той поры, когда появились первые письменные свидетельства, это место служило перекрестком дорог между Египтом и Палестиной, это была узкая песчаная полоса, по которой караваны могли, не замочив ног, преодолеть расстояние между озерами Мензале и Тимса. Иосиф прошел этим путем, когда его уводили в Египет. По этой дороге Святое Семейство бежало от гнева Ирода.

Минуты превращались в часы, пока я ждал поезд до Иерусалима. Но мне нравилось это ожидание, позволявшее вслушиваться в ночные звуки, отдаленный лай собак в пустыне, резкие и грубые крики верблюдов, устроившихся в лунном свете на станционном дворе, подогнув колени и опустившись на них всем телом. Семь дней в море были забыты. Казалось, каким-то магическим образом я перенесся прямиком из холодного английского января в этот странный зеленый свет на краю пустыни. Было так чудесно стоять в Эль-Кантаре и ждать поезда в Иудею, и я подумал, что когда утрачу эту способность удивляться, надо будет прекратить странствия по миру.