Луи Жаколио - Питкернское преступление Страница 3

II

Как известно, дисциплина на английских военных судах страшно строга, но Виллиам Блиг не довольствовался безусловным исполнением его приказаний и увеличил свою строгость до таких размеров, что вскоре заслужил всеобщую ненависть как со стороны всех офицеров, так и матросов, обременяемых непосильными работами.

До поры до времени Блиг сдерживал себя по отношению к другу и щадил его самолюбие, в то время как Христиан, отличавшийся любовью к делу, справедливостью и открытым характером, всячески старался смягчить впечатление строгости начальника и вскоре заслужил всеобщую любовь и преданность.

От Блига это не могло не укрыться, и он вскоре почувствовал зависть к своему другу, которую не сумел даже скрыть.

Между тем путешествие уже близилось к концу. «Bounty» счастливо обогнул мыс Доброй Надежды и теперь приближался к Новой Гвинее, успев уже сделать три четверти пути. Все шло тюка хорошо. Блиг, несмотря на свой пылкий темперамент, был настолько благороден, что не делал замечаний Христиану, но допустил громадную ошибку, которая и привела к катастрофе.

Христиан, как старший офицер судна, должен был председательствовать за офицерским столом, но Блиг, который хотел оказать внимание своему другу и быть менее одиноким, предложил Христиану обедать с ним.

Казалось, что этим двум людям было мало находиться на одном судне, и они как будто нарочно старались увеличить трудности совместного путешествия. И было чудом, что оба офицера благополучно достигли архипелага Полинезии.

Оставалось только две недели пути до любимого моряками всех наций острова Таити, откуда можно было, согласно приказанию английского Адмиралтейства, забрать коллекцию местных деревьев и растений и переправить их в американские колонии с целью акклиматизации.

Однажды, садясь за стол, Блиг сделал замечание своему помощнику.

— Мне кажется, дорогой Христиан, что вы слишком мягки с подчиненными, и что дисциплина у нас с каждым днем падает, а раз началось, то трудно предвидеть, чем все это может закончиться.

— Очень жалею, Виллиам, что я не могу согласиться с вами, я ничего не заметил, что могло бы подтвердить ваши слова.

— С некоторых пор я стал замечать, что наши люди стали одеваться в какие-то фантастические костюмы, можно подумать, что находишься на испанском судне.

— Простите меня, но я вас право не понимаю.

— Извольте. Еще сегодня утром я видел нескольких матросов в соломенных шляпах.

— И только? — смеясь, проговорил Христиан.

— Так вам еще мало?

— Но вы сами должны понять, мой друг, что было бы слишком жестоко заставлять этих бедняков носить на экваторе суконные шапки.

— Тогда я должен напомнить вам правило: шапка иди непокрытая голова.

— Я знаю, что по правилам в костюме матроса не полагается соломенной шляпы, но на самом деле этот головной убор настолько терпим во флоте, что матросы всегда запасаются одной или двумя шляпами, когда идут в плавание к тропикам.

— И все это делается против правил, — с упрямством повторил Блиг.

— Можете быть спокойны, этот вопрос рассматривается в Адмиралтействе, и командирам судов предоставлено в данном случае поступать, как им угодно.

— Потому-то я и высказываю вам мой взгляд.

— Должен вам повторить еще раз, что я не согласен с ним.

— Это безразлично, но вам придется это сделать, — отвечал Блиг уже с некоторым раздражением.

— Так вы серьезно говорите?

— Меня удивляет, что вы еще могли сомневаться.

— Это официальный приказ?

— Да.

— Хорошо, но в таком случае потрудитесь отдать мне ваше распоряжение сегодня вечером или завтра утром в приказ.

— Я не привык повторять замечания…

— Это было бы понятно только в том случае…

— Что вы говорите?

— Я сейчас не на службе, а за обедом.

— В таком случае я должен вам заметить, сударь, — возразил Блиг, который был в этот день особенно не в духе, — что помощник капитана всегда на службе, и капитан судна может делать ему замечания, когда угодно.

Христиан готов уже был отвечать в таком же духе, но благоразумие взяло верх, и он сдержался.

— Пускай будет так. Завтра же ваше приказание будет исполнено, — отвечал он совершенно спокойно.

— Офицеры также должны будут подчиниться приказанию, — прибавил Блиг, на которого хладнокровие друга подействовало возбуждающе.

— Конечно, офицеры особенно.

— Вы проговорили это таким тоном…

— Офицеры всегда должны подавать пример.

— Так не хотите ли уж вы сказать, что я, командир…

— Успокойтесь, друг мой, — проговорил Христиан, стараясь не волноваться, — все это не стоит того, чтобы мы ссорились. Вы желаете, чтобы буква закона была соблюдена, и это будет исполнено, но ради самого Бога, не дадим простыть этому прекрасному супу.

— Я думаю, что мне нечего учиться у вас, как вести себя, и я прошу вас в будущем не противоречить моим приказаниям.

— Но уверяю вас…

— Оставьте! Мне не нравится ваше поведение, и я докажу, что на судне один командир.

— Блиг!

— Скоро уже восемь месяцев, как мы отплыли, и все это время вы только и стараетесь все сделать мне наперекор и добиться расположения экипажа.

— Мой милый Блиг!

— Попрошу вас не забывать, что вы говорите с командиром судна, и что здесь нет больше милого Блига.

— Будьте спокойны, я больше никогда не забуду этого, — проговорил Христиан, выведенный из себя.

Сказав это, молодой человек встал. Он с трудом удерживался, чтобы не сказать какой-нибудь резкости командиру.

— Подумайте, что вы делаете, — сказал ему Блиг с гневом.

Какую незаменимую услугу оказало бы им самое ничтожное обстоятельство, которое в эту критическую минуту положило бы конец их разговору.

Но случай не пришел на помощь, и ссора этих двух одинаково энергичных и вспыльчивых людей не могла окончиться иначе, как полным разрывом.

Христиан был оскорблен до глубины души, а начальническое положение Блига, которым он злоупотребил в разговоре со своим помощником, делало всякое примирение невозможным..

И на вопрос Блига Христиан отвечал с едва сохраняемым хладнокровием:

— Я не ожидаю ваших приказаний, которые вы, по всей видимости, намереваетесь дать мне.

— Я приказываю вам не противоречить мне.

В таком случае мне остается только уйти и занять принадлежащее мне место за офицерским столом, которое я напрасно оставил.

— А я запрещаю вам уходить.

— Вы не смеете задерживать меня только для того, чтобы оскорблять.

— Кажется, я один здесь начальник…

— Не заставляйте меня забыть это.