Антони Смит - Мату-Гросу Страница 3

Возьмем, например, реку Суя-Мису — водные владения индейцев племени суя. Эта река — один из притоков могучей Шингу, которая сама представляет собой один из многих притоков великой Амазонки, протекающей севернее. Длина никому не известной Суя-Мису около 1300 километров, а на самом деле она может быть намного больше или меньше, поскольку топографическая съемка этой реки никогда не проводилась. Она начинается у горной гряды Серра-ду-Ронкадор, а уже километров через полтораста — а возможно, больше или меньше — ее ширина достаточно велика для того, чтобы разорвать бескрайнее лесное покрывало. Теперь ее течение приобретает неторопливую величавость реки, и ее воды со скоростью двух-трех километров в час мирно текут в Шингу, Амазонку и открытый океан. Путешествие от истоков до океана потребует примерно два месяца — несколько больше во время зимней засухи и поменьше в период дождей, — но никогда течение реки не становится неприятно быстрым.

Река извивается весьма прихотливо. Она проделывает путь примерно в четыре раза больший, чем самолет, летящий по прямой. Русло реки расположено в созданной ею самой широкой долине, похожей на зигзагообразные узоры на спине змеи, а за границами этой долины по обоим берегам раскинулся лес. В пределах долины находятся остатки прежних блужданий реки — излучины. Каждая излучина стремится так изогнуться, что реке приходится спрямлять русло и отсекать ненужный крюк. Образовавшаяся в результате старица сохраняется, превращаясь в озеро, расположенное вблизи покинувшей его реки. По обеим сторонам Суя-Мису разбросаны сотни подобных стариц разного возраста, глубины и формы. Одни из них еще похожи на реку, только там нет течения. Другие наполовину обмелели, их берега стали песчаными и илистыми. Третьи превратились в болота или остатки озер, а остальные полностью заросли, и лес вернул себе некогда захваченную у него территорию.

У реки незабываемый первозданный вид. Вода, особенно во время засушливого сезона, прозрачная, и рыбы плавают стаями. В ней всегда можно увидеть скатов дазиатисов, колышущихся над песчаным дном или же внезапно устремляющихся куда-то с огромной скоростью. Кажется, что эта рыба никогда не замедляет движения, а только непрестанно ускоряет его. На отмелях вдоль обоих берегов плавает мелкая рыбешка, всегда в отчаянных поисках корма, будучи одновременно и сама крайне уязвимой. Птицы, видимо, никогда не промахиваются, если бросаются в воду, но хищные рыбы промахиваются часто, и в такой прозрачной воде можно заранее определить, что они промахнутся еще до завершения ими неудачной атаки.

Хотя река, несомненно, представляет собой нечто прекрасное, совершенно нетронутое и неиспорченное, отпочковавшиеся от нее озера кажутся еще более погруженными в прошлое, а полное отсутствие течения способствует впечатлению, что и само время для них остановилось. А если в них плавает кайман (крокодил длиной около двух метров, распространенный в этих местах), то подобное впечатление еще больше усиливается. Над поверхностью воды видны только его глаза и ноздри или же одна волна, которая сама по себе бежит по воде.

Большое удовольствие всегда доставляло идти на веслах по какому-нибудь из этих озер. Форма их была самая разнообразная — боб, ромб, серп, квадрат, сердце, круг или стрела. Однажды, когда несколько участников нашей экспедиции тащили лодку по топкому берегу круглого озера, две крупные рыбы с оглушительным плеском прыгнули в сторону. Мы их поймали с невероятной простотой — для этого понадобилось лишь дважды забросить удочку — и тем самым опустошили весь водоем. В нем больше не было никакой крупной рыбы, за исключением маленьких пескарей, непрестанно пощипывавших черное тело маленькой тукунаре. Стая пескарей рассеивалась, когда опасность уменьшалась, но стоило только хищникам возобновить атаку, как стайка немедленно смыкалась в плотный черный шар и опять начинала с жадностью кусать извивающееся тело рыбы.

Это озерко с его рыбой превосходно символизирует то, о чем будет говориться в книге. В нем есть отзвуки древности, и оно представляло собой совершенно нетронутое место, где естественный отбор позволял развиваться всем выжившим видам, пока здесь не появился человек.

Те из нас, кому посчастливилось тогда увидеть это место, сознавали, что мы незаконно вторгаемся в прошлое. Мы это знали и чувствовали себя в привилегированном положении благодаря возможности увидеть и описать столь многое в этом древнем мире. Мы были восхищены рекой Суя-Мису, которая осторожно вымывает мягкую землю на одном берегу и намывает белые песчаные отмели на другом. Песчаные отмели всегда доставляли нам удовольствие. Они были круче всего в самых узких местах реки и увеличивались там, где река расширялась. Черепахи заползали на эти отмели, чтобы откладывать яйца (август был их излюбленным месяцем), а кайманы часто грелись на теплом песке. Какой бы ни была река — прозрачной или же зеленовато-коричневой от дождей, — песчаные отмели всегда оставались белыми, представляя идеальное место отдыха для путешественников. Мягкие, сухие или мокрые, эти отмели были единственными участками земли, лишенными растительности, и поэтому весьма желанными.

Путешествуя по этой реке, когда ничего не видно дальше следующего поворота или следующей отмели, наблюдаешь всеобщее движение. В то время как все рыбы плывут назад, все птицы кажутся летящими вперед, как бы в вечном стремлении к океану. Цапли тяжело взмывают вверх, а затем опять медленно планируют вниз к кромке воды, только уже несколько впереди. Зимородки (здесь встречалось пять видов этих птиц) сновали взад и вперед поперек реки над самой водой), а затем взлетали на какую-нибудь приглянувшуюся ветку. Мускусные утки плескались и подолгу хлопали крыльями, разбегаясь вниз по течению, прежде чем взлететь. Солнечные цапли, имевшие анахронический вид из-за своих высоко расположенных крыльев и странной расцветки, с шумом перелетали с одного берега на другой, а затем поспешно возвращались, но теперь метров на пятьдесят впереди. Плывущие назад рыбы, летящие вперед птицы и вода, которая кажется одновременно неподвижной и вечно движущейся, создают на реке всеобъемлющее чувство постоянного непостоянства. Река вечно катила свои воды и всегда оставалась той же, но, когда рано утром над ней нависал густой туман, казалось, что время становилось еще неподвижнее. По ночам дневная прозрачность воды переходила в чернильную темень, но в любое время суток она текла все вперед и вперед в своем непрестанном подчинении Амазонке, находящейся за многие сотни километров отсюда.

Взобраться на берега Суя-Мису, чтобы попытаться поскакать по ним так, как это делают солнечные цапли, означало попасть в густое переплетение ветвей и корней. Каждый год уровень воды поднимается высоко по этим берегам, смывая с них землю или еще больше нанося ее, оставляя сухие ветки или покрывая живые ветки грязью. Потребуется много времени, чтобы проложить здесь дорогу через живое и мертвое, среди по-весеннему распустившихся растений и хрупких прогнивших пней. За этой полосой препятствий стоял лес из невысоких деревьев с густой кроной, не позволявшей появиться на земле другой растительности. Поскольку деревья каждый год по нескольку месяцев стоят в воде, их голые стволы однообразно высятся над землей. Такое однообразие нарушалось только видом воды — иногда озера, или старицы, или другой извилины реки. Для новичка все это представляется страшной неразберихой. Для индейцев здешние места служили превосходной оборонительной системой, и лодка, которая устало тащится по большим излучинам, может подвергнуться нападению из засады — обстоятельство, имеющее немалое значение при вторжении в эту индейскую страну. Открывающееся с воздуха зрелище речной системы приковывает к себе внимание. Маленькая лодка, настойчиво пробирающаяся по этому лабиринту, выгладит патетически, как бы совершая какой-то отчаянный подвиг, и напоминает маленькое насекомое, пытающееся наугад убежать с опасного бетонного шоссе.