Денис Урубко - Крутой лед Страница 3

Северная стена пика Орджоникидзе впечатляла еще тогда, когда я читал в книге описание маршрута по ее центру. Цифры, которыми оно изобиловало, казалось, не оставляли мне ни малейшего шанса, - пятьдесят метров льда до сорока градусов, пятнадцать метров льда около семидесяти градусов, двадцать пять метров до шестидесяти градусов, десять метров отвеса, триста метров от сорока пяти до шестидесяти градусов, сто метров от восмидесяти пяти до шестидесяти градусов, двести пятьдесят метров около шестидесяти градусов, все лед, лед, лед... После долгого изучения я отказался от этого самоубийства, и перенес свое внимание на левую часть стены, где она была меньшей крутизны и кое-где держала на себе снег. Мне казалось, что я смогу “забабахать” там небольшой “первопроходик”, сначала по крутому, но несильно разорванному леднику, а затем, придерживаясь скальных выходов, обойдя их справа, выскочить на гребень, который не внушал мне больших опасений. Для того чтобы быстро проскочить опасные места, я решил на сей раз отказаться от системы самостраховки. Она на мой взгляд приличествует скорее скальным восхождениям, где больше объективных опасностей. На льду же альпинист во всеоружии современной экипировки и техники держится сравнительно надежно, и веревка лишь многократно увеличивает время подъема, а в случае срыва создает лишь слабое подобие качественной страховки. Приходится сперва лезть с веревкой вверх, оставив рюкзак внизу, и создавать по мере подъема страховочные точки. Затем по закрепленной наверху веревке ты спускаешься вниз, снимаешь все промежуточные элементы, забираешь рюкзак и снова поднимаешься наверх. В общем, - морока, которая оправдывает себя лишь на скалах и очень крутом льду. К тому же при такой системе приходится тащить с собой крючья и карабины, а это весьма солидная добавка к весу рюкзака.

Но, конечно, самая большая неясность была со временем, необходимым на весь путь. К ночевке где-то на высоте четырех с половиной тысяч метров я был не готов, и хотел засветло спуститься с горы.

Теперь, когда я сидел перед Северной стеной “Орджо”, видя ее во всем великолепии, меня снова стали одолевать сомнения. Грандиозная диретиссима ее центральной части неудержимо влекла к себе. Этот угрюмый ледяной каскад, который нитка маршрута вертикально пронизывала от подножия до самой вершины, не имел ни малейшего изъяна, бескомпромиссной крутизной устремляясь прямо в небо. Это была мечта.

Мне стало грустно. Я понял, что не смогу отказаться от такого вызова, брошенного мне самой природой, и четко осознал, какое дьявольское искушение будет мучить меня до тех пор, пока я не одолею этот маршрут.

Долго я сидел, понурившись, на рюкзаке посреди ровной как стол поверхности ледника. Ветер куда-то ушел, оставив меня один на один с вершиной, и только тени облаков, плывущих в небе, нарушали мое уединение, согретое лучами спокойно царившего в синеве солнца. Этим облакам я, наверное, казался совсем крохотным, едва заметным пятнышком на теле горной страны. Они не спеша переваливались через гребень пика Орджоникидзе, и, закрыв на миг от меня солнце, растворялись в струях горячего воздуха над долиной Левого Талгара. Было уютно и радостно среди этого размеренного покоя под сенью холодной ледяной стены, а в моем сердце все туже и туже сжималась стальная пружина, таящая мое пока еще не осознанное решение.

Потом стена внезапно придвинулась ко мне вплотную, и я обнаружил, что стою в тени горы, у самого ее подножия, сжимая в каждой руке по ледовому молотку. Запрокинув голову я вглядывался в предстоящий путь, нависший надо мной, и пытался подавить закипающий страх, от которого слабели ноги.

“Ничего страшного. Не бойся, - мысли словно булыжники ворочались в голове, сталкиваясь и грохоча. - Тебя никто никуда - ты слышишь? - не гонит! Северная стена Орджо это, конечно, круто, может быть слишком круто, но ведь и ты уже не мальчишка. Давай, парень! Назвался груздем - полезай в кузов, пора начинать ходить такие маршруты, куда сунется не каждый. Если ты сможешь, если ты сделаешь это... Это черт знает что!.. Спокойней, спокойней. Может быть пойдем? Нет? Ладно, соберись с силами. И - потихоньку, не спеша”.

Так. Это бергшрунд. Я принялся расчищать его края от мягкого снега в поисках надежной опоры. После нескольких взмахов молоток ткнулся в лед. Трещина была неширока и, судя по близкому звону падающих в нее подрубленных сосулек, не очень глубокая. Вытянувшись в полный рост на ее нижнем краю, я вбил молотки в склон как можно выше, и резко подпрыгнув, выдернул себя наверх. Кошки надежно вонзились в лед, и, придерживаясь одним ледовым молотком, другой я вонзил еще дальше. Это было сделано четко, полуавтоматически, без суеты и дерганья, и я самоуверенно усмехнулся, оглянувшись на пройденное препятствие. Первые шаги радовали, а мне их предстояло бесконечность и еще один. В голову услужливо запрыгнула то ли китайская то ли японская пословица: “Половина дороги в сто Ри - это девяносто девять Ри”. Вот тебе и Ри-хи-хи. Значит один Ри, пройденный в другую сторону, это тоже половина пути? До чего только не додумаешься на грани жизни и смерти. И Ахилл черепаху догонит...

Дальше я поднимался подобно неуверенно держащемуся на зацепах скалолазу - не спеша, осторожно, но и не останавливаясь ни на секунду. Вся нижняя ледовая ступень была образована мягкой поверхностью натечного льда, который под клювом советского ледового молотка, зажатого в моей правой руке, откалывался темными прозрачными линзами. Японский молоток фирмы “Каджута”, который я из-за легкости и большей надежности взял в левую руку, входил в склон абсолютно прочно, характерным “чавкающим” звуком радуя мой слух. Тут же я еще раз порадовался почти новым кошкам, заточенным не жалея сил.

Уверенно шагая по льду, мне вскоре удалось подойти под вторую ледовую ступень. Когда я осторожно глянул через плечо вниз, то уже не увидел бергшрунда, оставшегося за перегибом. Ощущение было такое, словно я болтаюсь в пустоте высоко над ледником, залитом солнечным светом. Неизмеримо далеко я разглядел цепочку своих следов, пересекающих его. Они остались в другом мире, недоступном мне покое и тепле.

Я покрепче вцепился в рукоятки молотков, и перевел взгляд вверх, с трудом оторвавшись от бездны под ногами. Надо мной темнела десятиметровая стена льда, близкого к отвесу. Справа участок льда был ограничен гладкой затекшей скалой, краем контрфорса, падающего от вершины, а слева язык ледника уходил вниз завораживающим сознание глубоким сколом. Так. Сначала слегка вправо, прижаться к скале, чтобы не выходить на корку, замерзшую у ледника, с коварными пустотами под ней, обманчивыми в своей прочности. Затем чуть влево, туда, где крутизна слегка уменьшается, в отличие от натечного льда возле скал, убегающего куда-то в бесконечность.