Владимир Динец - Ветер в траве Страница 3

Кто-то продавал пляжные тапочки, заколки и кофточки прямо на перроне, кто-то шустро обменивался огромными баулами с земляками, вышедшими к поезду. Из-за давки на перронах мне пришлось оставить попытки отыскать сотрудников Экспедиции, и я наблюдал за тем, как продавцы обманывают покупателей и наоборот. У покупателей самым простым приемом было взять товар и убежать, а продавцы-монголы старались всучить брак в последний момент перед отходом поезда. Почти на каждой станции кто-нибудь срывал стоп-кран, потому что не успевал получить деньги за товар.

Но вот за Улан-Удэ начались степи. Стайки голубых сорок сновали в приречных ивняках, пару раз мелькнули даурские куропатки, а в небе я заметил одиноко кружащегося орла.

На маленькой пограничной станции мы простояли шесть часов. Сначала шмон, потом разборка с «нарушителями режима» (особенно долго трясли явного шпиона — монгольского парнишку лет шестнадцати), потом беготня по крышам вагонов в погоне за «зайцами»… Скучавшие туристы то и дело просили меня перевести всевозможные надписи, покрывавшие фасад вокзала, и поражались их однообразию. Мне же особенно понравилась надпись на локомотиве, стоявшем на соседнем пути: «Осторожно!

Паровоз управляется одним лицом!»

Наконец вывеска «Кафе Синильга», свидетельствующая о похвальной начитанности владельцев, медленно поплыла назад, мы прокатились пару километров до монгольской станции — и там проторчали еще пять часов перед точно таким же вокзалом с точно такими же надписями. Естественно, все это время туалеты были заперты, и пассажирам приходилось стоять в очереди к щелям между вагонами.

Бедные застенчивые шахтерские дочки! Зато туристы от такой экзотики были просто в восторге.

Монгольские пограничники по пьяни забрали у меня бумажку, заменявшую визу, без которой, как потом выяснилось, я мог бы до сих пор безуспешно пытаться выехать обратно. Хорошо, что я не поленился запастись ксерокопиями всех документов!

Когда утром я выполз из купе, за окном снова шел дождь. Мокрая степь ярко-зеленого цвета тянулась вдоль дороги, забираясь вдали на склоны невысоких хребтов — отрогов нагорья Хэнтэй. Пейзаж выглядел довольно уныло, но мне сразу бросилось в глаза обилие животных, которые у нас в стране давным-давно занесены в Красную книгу. У каждого озерка расхаживали журавли-красавки и черные аисты, на столбах восседали степные орлы и курганники, а среди травы тут и там виднелись жирные монгольские сурки-тарбаганы. При этом, хотя постоянных домов почти не было видно, повсюду стояли юрты. Значит, природа здесь лучше сохранилась не только потому, что плотность населения меньше — к ней еще и относятся по-другому.

Вскоре поезд преодолел перевал, спустился в долину реки Толы, и мы прибыли в Улан-Батор. Написав на картонке большими буквами аббревиатуру Экспедиции, я встал у выхода с перрона и вскоре отловил не только моих неведомых спутников, но и встречавшую их машину. Нас ждали банька, вкусный ужин и отдых. Путешествие явно начиналось не так уж плохо.

Штормовать в холодном море

В барже с глохнущим движком,

В ледяные лазить горы

Под тяжелым рюкзаком,

Через знойную пустыню

Пыль глотая, вдаль ползти,

На ветру полярном стынуть,

По трясине в дождь брести,

И, не жалуясь нисколько,

Средь глухой тайги скучать —

Я на все готов, чтоб только

Летом дома не торчать.

2. Социализм с верблюжьим лицом

Даже живя в городе, можно остаться хорошим человеком.

Мои невидимые попутчики в поезде Москва-Улан-Батор, орнитологи Игорь и Наташа, на первый взгляд совсем не были похожи на опытных «экспедиционных волков».

Наташа — миниатюрная девушка, с которой постоянно случались всяческие неприятности, а Игорь — интеллигентный очкарик с внешностью типичного кабинетного ученого. Позже, однако, я убедился, что они вполне уместны в «суровых условиях Центральной Азии», как говорят биогеографы.

Втроем мы отправились исследовать город. Находясь в Улан-Баторе, совершенно не чувствуешь себя за границей. Город выглядит точь-в-точь как какой-нибудь центр автономной республики в Сибири, вроде Улан-Удэ или Кызыла. Советская архитектура, советские автомобили, «новые монголы» на джипах, надписи кириллицей, наполовину понятные (кармен дуурь — опера «Кармен», например).

Свое нынешнее эротическое название (Улан-Батор означает «Красный Богатырь») город получил относительно недавно. Собственно, и на своем нынешнем месте он находился не всегда: первоначально он назывался Урга (точнее, Орго — Ставка) и кочевал по стране, благо состоял исключительно из юрт. Выглядел он очень живописно, недаром еще со времен Чингисхана в каждом большом юртовом поселке был свой архитектор. Самая большая юрта, вмещавшая одновременно свыше тысячи человек, принадлежала духовному властителю страны — богдо-гэгэну, передвижной резиденцией которого и являлась Урга.

В 1779 году город осел у подножия священной горы Богд-Уул и с тех пор не путешествовал. Однако даже сейчас, когда в Улан-Баторе построено много «Черемушек», в нем сохранилось несколько районов, «застроенных» юртами. Причина в том, что в социалистическое время сюда постоянно прибывали новые жители из степи. В результате теперь в городе живет четвертая часть от двухмиллионного населения страны. Кстати, население Монголии с 1979 года удвоилось, хотя все еще невелико для государства, которое втрое больше Франции. В последние годы сложности со снабжением привели к тому, что часть горожан вернулась к кочевому образу жизни. Но на их место прибывают другие, что приводит к некоторым казусам.

Например, у вновь прибывших часто нет денег на похороны, поэтому умерших они «хоронят» по древнему ламаистскому обряду: выносят «в степь» (т.е. на свалку) и оставляют на съедение грифам и волкам (в данном случае воронам и собакам). Я как биолог не возражал бы, чтобы с моим телом поступили подобным образом: ведь так оно быстрее вовлекается снова в природный круговорот веществ. Но в условиях города этот обряд приводит к удивительным результатам: иногда на улице можно увидеть собаку, которая несется с человеческой рукой или головой в зубах, преследуемая по пятам толпой интуристов с видеокамерами.

В Улан-Баторе сохранилась кое-какая старинная архитектура: два монастыря и «ханская ставка». В основном постройки выполнены в чисто китайской манере и мало чем отличаются от бесчисленных старинных зданий, которые можно увидеть в городах Китая. Но в монастыре Гандан остались два храма в собственно монгольском стиле: они построены из камня, но напоминают полукруглые юрты с золоченой крышей. В монастыре Чойжин-ламын-сум есть красочные фрески, изображающие сцены пыток, которые ожидают на том свете врагов ламаистской веры: им выпускают внутренности, сдирают кожу и выковыривают глаза. А в ханской ставке можно увидеть знаменитые скульптуры Занабазара.