Андрей Сидоренко - Молитва для Эльзы (быль в трех частях) Страница 3

Мой друг, Ваня Ландгров, после непродолжительной научной деятельности решил разводить пчел в степях Казахстана. Накупил продуктов питания, сел в машину и укатил на юг с помощью ручного труда незнакомого счастья искать. Обзавелся уликами и пчелосемьями, завез все это хозяйство от человеческих глаз долой и стал жить один среди трудолюбивых насекомых.

Самое важное, что Ваня приобрел в результате сельскохозяйственной деятельности, так это впечатление от травы. Я так думаю. Об этом он рассказывал, старательно подбирая выражения, а я очень внимательно слушал и сильно прочувствовал все, будто и сам участвовал в пчеловодческом труде.

Это бескрайняя, поросшая разнотравьем, плоская земля, и нет на ней никакого особенного объекта для интереса кроме тех мест, откуда Солнце встает и куда садится. Очень непривычно для научного сотрудника. Ведь научные сотрудники — городские жители, они приручены существовать внутри стен, которые загораживают небо и землю вместе с растительностью. Лиши научного сотрудника помещения, и он не будет знать, как быть дальше. Теперь он новорожденный голый и вынужден учиться жить заново и ощущать все вокруг по-другому.

И увидел Ваня небо огромное, и землю, свободную от строений, тоже увидал. И траву на той земле детально разглядел. И вспомнил Ваня детство, и себя в том детстве, и целиком свой организм почувствовал. И нюхал Ваня травы, и никак нанюхаться не мог, потому как пахли они детством, давно позабытым. Удивительная, оказывается, способность травы — дарить ощущения детства. Благоуханье ее обладает чудодейственным свойством — поворачивать время вспять.

Мы сидим с Ваней на маленькой кухоньке размером в 6,5 квадратных метров в городе Новосибирске. На дворе морозный и снежный месяц март. А нам тепло и хорошо на душе. Мы говорим о травах Казахстана и вспоминаем разноцветное детство.

Как здорово бегать босиком по голой земле, как здорово радоваться несущественному, и как все-таки важно опечалиться из-за дождевого червя, нечаянно заморенного в майонезной банке!

— Ты, Вань, плевал на наживку, перед тем как рыбу удить?

— И я плевал.

— А плавать когда научился?

— Я раньше.

— А когда головкой ныряешь, ты носочки тянешь?

— Нет?

— Так я и думал. Я на море рос, а ты на реке. Вы, речные, слабо разбираетесь в нырянии. И лето здесь короткое, а у меня в Крыму сливы уже расцвели. Поехали туда — на весну поглядим, на море Черное. Я тебе дерево покажу, откуда ляпнулся и руку сильно ушиб, а потом еще долго перебинтованный ходил. И спасательную станцию покажу. Там я пропадал, мечтая стать моряком.

Жаль, Ване некогда. Жизнь вольного пчеловода отнимает уйму времени и сил. Надо тщательно подготовиться к сезону: настрогать реечек и сколотить из них рамочки, тушенку еще надо наготовить. Мне бы и в нетрезвую голову не взбрело самостоятельно заготавливать тушеное мясо коров. А Ване взбрело. Уже месяц как он закупает говядину оптом, варит ее в большой алюминиевой кастрюле на электроплитке и закатывает в банки, успокаивая себя тем, что так будет вкусней и дешевле. Жаль, потом все банки повздуваются, и Ване придется все лето питаться хлебом да медом.

Мне, дитю, страшно мысленно умереть. Думая о загробье, трепещу всем телом, не рискуя представить себя по пути туда, где, как мне кажется, ужасно одиноко и жутко холодно. И часто, не смея заснуть, я гляжу в темень ночи и вижу всякую фантастическую живность, которая летает, пресмыкается, исчезает и появляется вновь, корчит рожи и старается произвести на меня сильное впечатление.

Когда папа уводил маму по вечерам в кино, я оставался один на один с легионом чудищ, которые шныряли по всей квартире. Перепробовал все способы: прятался на кухне, в туалете, заворачивался в одеяло — бесполезно.

Они такие живые. Чешуя, вздыбленная шерсть, клыки с желтизной, налитые кровью глаза — все как в явь. Некоторых красавцев до сих пор зажмурюсь и помню — четче некуда. Кажется, могу срисовать. Но теперь Чудо-Юды почему-то не двигаются, а просто стоят серьезные такие, как истуканы — окаменелые молчуны.

Страстно люблю фильм "Человек-амфибия". Какой Ихтиандр храбрец и красавец! Какой молодчина! Как ловко он машет хвостом под водой! И какие в него влюбляются женщины! Хочу так же. В результате многократного посещения кинематографа я сильно возбудился и начал часто нырять в море, даже делал попытки дышать под водой. Нырял, пока не синела кожа и даже дольше, пока она не сморщивалась на руках и ногах, ведь надо было научиться вилять бедрами и махать ластами, как Ихтиандр хвостом. У меня почти получалось, но тут растер ногу, а через несколько дней раны нагноились, и меня положили на операционный стол.

Их трое, повернутых ко мне задами, людей в белых халатах. Режут меня ножом и долбят кость ноги с помощью ужасного на вид блестящего приспособления. Круглая хирургическая люстра для нужного света, и холодно внутри. Видела б ты, как страдаю я, прекрасная Гутеера! Я хотел, чтоб как в кино, а в результате мне больно и страшно. Где волшебный кинематографический мир? Гутеера-а-а!!!

Сижу на карусели и мечтаю о том, что вот уже скоро перестану ходить в детский сад, поступлю в школу и буду заниматься другими важными взрослыми делами. Я вернусь к этой карусели и вспомню былое. И будет мне тогда много, аж 7 лет. Маленькие детишки обступят и спросят: "Чего это я, такой большой, и здесь?" Нисхожу с пьедестала, похлопываю по плечу главного и объясняю, что сам когда-то был таким же маленьким и тоже по-серьезному катался на этой вот развлекательной карусели. Мне завидуют, открывают рты и забывают захлопнуть, а я, такой взрослый и чудесный, их успокаиваю: "Все впереди, не суетитесь, продолжайте кататься, мелюзга. Наслаждайтесь своим прелестным возрастом". Дальше мной восхищаются, а я млею. Занавес.

Минуло полгода, и я решил материализовать грезы. Пришел к карусели и напустил на себя грустный вид давно живущего. Но никто почему-то ко мне не подходил для восхищения. А я все ждал, но так ничего и не дождался. Только безразличное безлюдное воздушное пространство вокруг и тишина. Оказывается, я не пуп земли. Меня, оказывается, можно и не учитывать.

Мой одноклассник Сашка Демин сейчас санкт-петербуржец и важный военно-морской чин с большим канцелярским животом. Но тогда живота у него не было. Ему, как и мне, лет тринадцать, и нам очень хочется впервые побывать в пещере. Третий спелеологический товарищ — мой сосед по дому Сашка Вахтенков. Сейчас его нет — умер. Заперся в туалете и выпил стакан нашатырного спирта. За день до того раздарил товарищам нажитые за 33 года вещи: перочинный нож, зажигалку, набор отверток. Никто не знает, зачем он выпил нашатырь. Но я думаю, он потерял себя и не сумел обрести заново. Вижу его глаза. В них растерянность и пустота.