В старом Китае - Василий Михайлович Алексеев Страница 3

Вхожу в отдельный храм любимого, вероятно, за чувственное выражение фигуры, архата Будай, в просторечии Дадуцзы Милэ, т. е. толстобрюхого Майтрея (имя бодисатвы). Это, как и показывает последний эпитет, необыкновенно тучная фигура с довольным выражением лица.

Кругом Будая четыре огромные фигуры свирепых вояк, ногами попирающих голых чертей, нарочно изображенных маленькими и тщедушными. Это пережиток демонского культа Индии и Тибета, перешедший и в китайское искусство. Фигуры нарисованы с атрибутами, название которых надо читать по-китайски, в виде ребуса, следующим образом. Одна фигура держит меч (острие по-китайски — фын), другая играет (тхяо)[6] на китайской мандолине, третья держит большой дождевой (юй) зонтик и четвертая в руке защемила ящерицу (шунь). Полученные четырехсложные выражения можно написать двояко (китайскими условными знаками, которые, как известно, часто читаются одинаково):

фын-тхяо-юй-шунь

острие-играет-дождь-ящерица

ветер-тихий-дождь-покорный

Нижний ряд слов, поставленных в грамматическую зависимость одно от другого, дает следующее благовещее изречение: «Ветер да будет тих, дождь да будет покорен (твоему желанию)». Обыкновенно, произнося эту фразу, за ней подразумевают и вторую. Целое тогда представляется в следующем виде: «Если ветер мягок и дождь во благовремении, то государство возвеличится и народ будет в покое». Прекрасный пример осознания на китайский лад буддийского культа!

Эту группу из четырех статуй можно встретить в каждом китайском буддийском монастыре.

Все эти храмы и внутри и снаружи производят гнетущее впечатление своей безвыходной запущенностью. От непогод крыша всюду прогнила, завернулась внутрь и повисла лохмотьями гнилых стропил, обдав слоем пыли и обломков все находящееся внизу. Прогнили колонны, обломалась и упала вся сложная сеть затейливого орнамента на карнизах зал — и все это валяется на полу, на статуях — повсюду, никогда и никем не убираемое. Бумага на стенах вся истлела. Пыль влетает и сквозные дыры беспрепятственно. Подобным недостатком страдают почти все китайские монастыри. Какой-нибудь евнух из дворца, большой чиновник или вообще какой-либо магнат, устав от постоянных злодейств, употребляет награбленное золото на постройку монастыря или кумирни. Привлекаются к труду искуснейшие рабочие и архитекторы, которые работают на редкость усердно и буквально за гроши, сознавая себя как бы участниками благого дела, — и вот, создается отличный памятник искусства. Материал употребляется прочный. Китайцы — большие ценители солидности и прочности вещей. Замаливатель и рассчитывает: «Здания, построенные из такого материала, простоят не одну сотню лет. К тому времени грехи мои замолятся. А там мне все равно». Монастырь имеет доход, конечно, достаточный для поддержания здания в должном порядке, но его распорядители-хэшаны создают иное положение дел. Прежде всего потому, что в это презираемое трудящимися китайцами сословие чаще всего идут отбросы общества, лентяи или шантажисты по природе. Обычно хэшан — это человек, мало понимающий в том, что он читает или произносит, что делает, чему служит, не говоря уже во что верит, ибо это вызвало бы усмешку у любого китайца. Алчность этих типов превышает всякое описание. Праздность их жизни очевидна для всех. Тупое доктринерство создало ряд обиднейших, по их адресу направленных пословиц. Разве станет подобный тип заботиться хотя бы о сбережении зданий, чистом их виде, починке и т. д.? Да никогда! У настоятеля монастыря и без того дела пропасть. Надо съездить в город к богатым покровителям, вручить им подписной лист для пожертвований. В числе этих пожертвований наиболее крупные, конечно, простая фикция и написаны собственной рукой хэшана. Надо затем, действуя на мелкое тщеславие, раздобыть денег. Подобный визит требует времени. Надо пробраться в женскую половину дома, куда, кроме хэшанов и лаодао (даосский монах. — Ред.), между прочим, никто из посторонних лиц мужского пола не допускается, надо хорошенько поврать на различные темы, наполняя, таким образом, вечную праздность гарема, и только тогда уже действовать с подписным листом. Хлопот, действительно, немало.

Что до остальных хэшанов, то, покончив со своей молитвенной работой, они вряд ли думают о чем-либо, кроме того, что теперь, к счастью, можно ничего не делать.

И вот во вверенном монахам памятнике искусства водворяется мерзость запустения: гниют крыши, подкашиваются колонны и стены, зарастают бассейны, отваливаются мраморные глыбы... Изо всех щелей весело глядит бойкая растительность.

На стенах, входах, косяках дверей, барабанах, ящиках всевозможных назначений можно видеть все те же полоски желтой бумаги с надписями преимущественно буддийского характера. [Иногда, впрочем, по наивному цинизму хэшанов, попадают в храм и такие надписи: «Привлеки (о дух) богатство, притащи золото», — начертанные в виде монограмм из четырех знаков на ящиках, куда молящиеся опускают деньги. Подобная надпись встречается обыкновенно в лавках, и уж, разумеется, меньше всего места ей отводится в храмах духов и богов.] На видном месте надпись: «Нынешнему государю многая лета, многая лета, многая, многая лета!» Так же, как и во всех странах, в Китае церковь является охранительницею порядка и предержащих властей. Дощечки с подобного рода надписью выставляются на видном месте во всех храмах империи: христианских, буддийских, даосских, мусульманских, еврейских и т. д.

Вслед за подобным пожеланием многолетия государю идут пожелания мира и тишины китайскому государству. Одно из них мы уже видели выше («Фын тхяо юй шунь»). Приведу еще один пример: «Горы, реки наши да пребудут во веки», т. е. «Да крепко стоит наше государство в своих пределах».

Повсюду рассеяны надписи, которые должны свидетельствовать о чистоте поведения хэшанов или давать им должное руководство:

«Природа моя, что луна — вечно светла».

«Это место чисто. Здесь бесстрастная тишь».

«Здесь торжествует строгость жизни».

Два знака — «Высокая обрядность», — написанные на двух майоликовых плитах, находятся у порогов храма и внушают верующим то же, что слова православной литургии: «Со страхом божиим и верою приступите».

«Запрещено курить», «Осторожно с огнем» — это столько же для самих хэшанов, сколько и для посторонних.

«Одернись, приведи себя в порядок и с благоговением совершай обряд». Надпись «Фонарь (т. е. свет) в бодисатве» понята монахами буквально и повешена в храме, на фонаре.

Следующая надпись, на книжном шкафу, содержит намек на исторический факт: «В спокойствии помысла истолковываем книги писания, хоть на три телеги». Намек заключается в том, что государь династии Хань (II в. до н. э.), прозванный потом Воинственным, отправляясь как-то раз в путешествие, забрал с собой пять телег с книгами. Книги тогда были из бамбуковых пластинок, а посему несколько в ином роде, чем нынешние, легкие и