Александр Сорочинский - В таёжных дебрях Подкаменной Тунгуски Страница 31

Прочищал я ствол ружья выстрелом уже после заброски в тайгу. Отойдя в сторону от нашей отрядной стоянки, отвёл правую руку с ружьём в сторону, благо у этого ружья был очень удобный пистолетный приклад, отвернулся, чтобы в случае разрыва ствола не изуродовало лицо и не повредило глаза, и нажал на курок.

Небольшие раковинки в стволе видимо всё же были, потому что отдача от выстрела была сильнейшей. Ружьё вывихнуло бы мне кисть руки, если бы я его не выпустил. Одностволка упала из руки на мох, вывихнув только большой палец на руке, который мы у вечернего костра всем миром и вправили. При этом все оказались знатоками в этом вопросе и так усердно дёргали за него, что чуть не оторвали! Может быть, и оторвали бы, если бы мне это не надоело, и я не отнял, наконец, у них эту игрушку, лишив развлечения на оставшийся вечер. В результате ствол ружья не разорвался, и теперь я был вооружён, так что можно было без опасений ходить в таёжные маршруты.

В одном из первых маршрутов, в самом его начале, буквально в ста метрах от реки передо мной предстала удивительная картина природы: на высоком кедре расположилась целая семейка молодых рябчиков во главе с самой курицей. Каждый из рябчиков выводка сидел на более высокой ветке над – другим. Самую верхнюю ветку семейства занимала мама-курица. Выводок представлял собой рыжевато-серую почти идеально ровную вертикальную россыпь рыжевато-серых комков, красиво выглядевших на тёмно-зелёном фоне густых ветвей хвойного дерева. Курица выглядела значительно больше птиц выводка, она была заметно крупнее голубя. Рябчики были окрашены в рыжевато-серый цвет с поперечной рябью, перья на груди и брюхе были черными с широкими белыми каемками. Непуганые птицы не обращали на меня никакого внимания, хотя я стоял буквально метрах в двадцати от них. Не спеша снял с плеча ружьё, опустился на одно колено, тщательно прицелился. Громовой раскат выстрела вспугнул всю стаю. Выводок взлетел с дерева и устремился в таёжную чащу вслед за наседкой.

Таёжный пейзаж © фото Виктора Энгеля

Под кедром я нашёл сражённого рябчика, Он оказался совсем ещё птенчиком. Это была моя первая удачная охота в тайге. Однако, какое-то смутное неудовольствие своими действиями шевельнулось в душе. Впрочем, я тут же отогнал неприятные мысли и пошёл вдоль притока, жадно впитывая глазами таёжные пейзажи. По технике безопасности в таёжных условиях, в каждом маршруте должны были участвовать не менее двух человек, на случай разнообразных непредвиденных обстоятельств. Наши маршруты пролегали от устья притока – места его впадения в Подкаменную Тунгуску, до истока – подземного ключа, выходящего на поверхность и дающего начало притоку. Из источника мы отбирали пробу воды, состоявшую из трёх стеклянных бутылок объёмом 0.7 л, герметично закрываемых резиновыми сосками сразу после отбора пробы. Кроме того, из самого притока отбирали три пробы по профилю, то есть: около истока, из средней части притока, и около его устья. Уже по возвращению на точку, горлышко каждой бутылки ещё и парафинировали – закутывали марлей, которую пропитывали, заливали расплавленным парафином.

Обычный пейзаж в таёжном маршруте © фото Владимира Ануфриева

К окончанию маршрута вес набирался немалый. Маршрут пролегал по мягкому глубокому мху. Ноги при ходьбе без твёрдой опоры, по «персидскому ковру» – как здесь называли этот мох, сильно уставали, особенно в начале сезона.

А после самого первого маршрута пришлось устраивать незапланированный выходной день для отдыха ног и подсыхания лопнувших мозолей. Заживали потёртости на ногах ещё не меньше недели. Со временем я научился (не без подсказки «старого таёжного волка – опытного маршрутника», «набившего ногу» на подобных походах, начальника нашего отряда Коли) отыскивать оленьи или сохатиные тропы, проходящие вдоль притоков Подкаменной Тунгуски. С этого момента весь запланированный маршрут проходил по ним, что было намного легче. Хотя эти узкие полоски, шириной в оленье копыто тоже были покрыты мхом, но его слой был тоньше, а тропа была немного утрамбована копытами животных, и, соответственно, намного твёрже нехоженой целины.

В маршруты мы брали обычно, по банке сгущенного молока на человека, галеты, сахар и чай. В качестве неприкосновенного запаса, на непредвиденный случай вынужденной ночёвки в тайге, постоянно носили с собой полукилограммовую банку говяжьей «тушёнки». В один из первых маршрутов, я забыл на базе свой охотничий нож, которым обычно вскрывал консервные банки с «тушёнкой». Когда подошло время обеда, и я выяснил это, то настроение испортилось. Нагулявшись по свежему воздуху и изрядно устав от «трудов праведных» я проголодался, «как волк»!

Камни, встречавшиеся в маршруте в долинах притоков, представляли собой хорошо окатанную гальку и смогли только превратить банку в нечто бесформенное, так и не проделав в ней ни одной дырки. Что я вытворял с этой банкой, трудно описать словами. Это надо было видеть! Около получаса я бросал банку на камни, бил по ней всем, что было под рукой, пока, наконец, не нашёл довольно тонкую, плоскую гальку. Ею проделал в банке небольшую дырку, через которую веточкой достал всю тушёнку. Открывая банку и добывая мясо из неё, вымотался больше, чем от самого маршрута, зато наелся и возгордился своей находчивостью в сложной ситуации.

В экспедицию были приняты сезонными разнорабочими трое «бичей», с непременным условием полного запрета для них на употребление спиртного. Они оказались бывалыми таёжниками, и умели изготавливать массу мелких приспособлений, очень полезных для экспедиционных условий жизни. В частности, они изготовили для всех членов экспедиции, регулярно уходящих в тайгу, так называемые «чифирбаки» (уж по «чифирю – то» они были большими специалистами!). «Чифирбаки» представляли собой поллитровые жестяные банки из-под «тушёнки». Они были тщательно обожжены и прокалены в костре. Крышка была аккуратно срезана, а сквозь стенки вверху банки продёрнута проволочная ручка. В таком «чифирбаке» кружка воды закипала за считанные минуты от подогрева несколькими сожженными щепочками или, если в тайге было сыро, от огня одной таблетки «сухого спирта». Даже на коротком привале вполне можно было позволить себе кружку горячего чая.

В тайге весной не было такого разнообразия подснежников, как в средней полосе европейской части России. Зато вся тайга полыхала от обилия жарков. Жарки – это сибирские подснежники ярко-жёлтого цвета, с красными пятнами и полосками, а встречались и полностью огненно-красные. Сплошной ковёр прижившихся на вечной мерзлоте подснежников-жарков и создавал тот яркий неповторимый колорит жёлто-красного буйства весенней сибирской тайги, который мне посчастливилось увидеть. Так же внезапно, как и появились, жарки и исчезли. Прошло буквально два-три дня, и как будто никаких цветов и в помине не было!