Мелинда Бланчард - Карибы. Ресторанчик под пальмами Страница 35

— Слушай, Мэл, — сказал мне Жук в середине вечера, — а народу-то еда нравится. Всё с тарелок подчищают! Их даже мыть потом не обязательно.

— Я буду еще счастливей, если нам удастся удержать темп, — отозвалась я.

В обеденном зале все происходило в не менее бешеном ритме. Боб обожал болтать с гостями, и поэтому ему было непросто отрываться от беседы, когда официанты нуждались в его помощи. Всем хотелось узнать, откуда мы приехали, чем занимались раньше и как судьба занесла нас на Ангилью. Карта вин тоже требовала внимания Боба: гости за несколькими столиками захотели обсудить достоинства вин и сортов винограда. Жаль, времени было мало: Боб часами мог обсуждать достоинства «пино-нуар» из Орегона, сравнивая его с бургундским, и вести дискуссии о том, почему американские виноделы упорно не желают отказываться от столь явственных дубовых ноток в букете «шардоне». В какой-то момент Элвин прошептал ему на ухо:

— Боб, клиенты из-за второго столика ушли.

— Как ушли? Ушли и не поели?

— Ага, просто ушли и все, — покачал головой Элвин. — Сказали, что у них никто не принял заказ.

Уже ночью, улегшись в постель, мы с Бобом принялись перебирать события вечера и обсуждать, какие меры следует предпринять, чтобы избавиться от огрехов и накладок. Когда мы уже засыпали, я почувствовала, как что-то щекочет мне ногу.

— Вылезай из кровати! — заорала я, спрыгнув на пол.

Боб резко вскочил, и я увидела, как по простыням, полностью игнорируя происходящее вокруг, ползет многоножка, неспешно перебирая всеми своими лапками. Она бы так ползла и дальше, не пристукни ее Боб. Многоножек, равно как и скорпионов и кучу других подобных тварей, нам доводилось видеть и раньше, но до сего момента ни одна из них не пыталась составить нам компанию в постели. Каждое утро мы скрупулезно осматривали обувь: эти создания обожают прятаться в прохладных носках кроссовок, но кровать — совсем другое дело, это уже наглость. Ночь прошла беспокойно, мы просыпались от каждого шороха и утром первым делом вызвали дезинсектора.

За первые несколько недель работы нашего ресторана я узнала много нового о рыбе. Я усвоила, чем отличается черный групер от серого, желтохвостый люциан от красного, какую рыбу надо скоблить, а с какой снимать кожу. При этом на Карибах самой любимой рыбой считается ваху. Боб слышал, что поймать ее очень непросто, и мы пришли к выводу, что она так называется потому, что когда эта рыба все-таки оказывается в лодке, рыбаки издают радостный возглас: «Ваху!».

Первую ваху нам принес Клив. Последний раз рыбину таких размеров я видела только в аквариуме.

Клив вошел с черного хода на кухню и с громким глухим стуком положил ее на стол. Весу в рыбине было не меньше двадцати кило.

— Клив, вот так красавица! — восхитилась я, разглядывая огромную серую голову и сомневаясь, получится ли у меня приготовить из ваху ужин. Я расплатилась с Кливом и продолжила рассматривать рыбу. Она была больше метра в длину и напоминала торпеду.

Через несколько минут пришел Шебби. Рыба тоже произвела на него впечатление:

— Мэл, ну и громадную же тебе принесли ваху. Можно, я ее разделаю?

— Я очень надеялась, что ты это предложишь, — отозвалась я, с облегчением вдохнув. Начиная с этого дня, обязанности по разделке рыбы были возложены на Шебби. Он меня снабжал филе, а дальше готовила уже я. Мы славно сработались.

Постепенно работа в ресторане входила в накатанную колею, хотя, конечно, случались и накладки. Однажды вечером Боб, когда было время ужина, зашел на кухню и спросил, бронировал ли кто-нибудь на сегодняшний вечер столик на шестерых человек на фамилию Гуччи.

— Да, — кивнула я, — кажется, на восемь часов.

— Ага, ясно, — почесал Боб подбородок, — а на фамилию Луччи ты столик резервировала?

— Ты о чем? — не поняла я.

— Лоуэлл час назад посадил за столик шестерых человек. Семья Луччи. Они говорят на итальянском. По-английски — вообще ни слова. Когда они назвались, Лоуэлл решил, что это и есть Гуччи. Звучит очень похоже.

— Так. И что?

— А то, что семейство Гуччи сейчас торчит у барной стойки, и я сильно сомневаюсь, что нам удастся посадить еще шестерых человек. Кстати сказать, они как раз очень неплохо владеют английским и четко дали понять, что расскажут консьержу в «Кэп Джулуке», как ужасно мы с ними обошлись. Мистер Гуччи в данный момент стучит кулаком по барной стойке и орет, что у нас отвратительное обслуживание. — Боб был вне себя. — Луччи, Гуччи. Когда позвонили вторые, мы, наверное, решили, что это снова первые: еще раз хотят подтвердить бронирование. Кому могло прийти в голову, что на один и тот же вечер две итальянские семьи с похожими фамилиями захотят забронировать столики на шестерых? И что нам теперь делать?

Жук ответил, прежде чем я успела раскрыть рот:

— Передай либо тем, либо другим, чтоб шли сюда. Пусть пообедают с нами. Плевать, кто они такие: Нуччи, там, или Муччи. Скажи, что мы на кухне будем рады итальянцам. Поставим им столик прямо рядом со мной.

Одного лишь взгляда, брошенного на Жука, было вполне достаточно для того, чтобы от всей души рассмеяться. Он был по локти вымазан в мыльной пене и одет только в шорты и модельные туфли из черной кожи. Жук вернулся к ожидавшей его горе грязной посуды, напевая под нос песенку о Гуччи и Луччи. Случившееся стало для нас уроком. Возмущенный мистер Гуччи быстрым шагом удалился.

— Полагаю, семейство Гуччи мы больше у нас не увидим, — задумчиво произнес Боб и посмотрел на Лоуэлла. — А ты как думаешь?

— Точно, чувак, — кивнул Лоуэлл, — сегодняшний вечер у них был явно неудачным.

Наши поставщики на Сан-Мартине иногда нас сильно разочаровывали. Дело в том, что тамошний язык (смесь французского, голландского и местных наречий) был куда сложнее для понимания, чем ангильский говор, основой которому, по крайней мере, служил английский. Так, заказав сто десять килограммов муки, мы получили тысячу сто десять — в самый раз для того, чтобы открыть собственную пекарню. Я попросила доставить ящик редиски, а вместо нее мне привезли двенадцать упаковок цикория. Вместо вяленых помидоров мне однажды прислали розовые вафельные рожки для мороженого. Матушка Природа тоже нас не жаловала: «Леди Одесса» уже три дня не ходила в рейсы из-за придонных волн.

— Извините, — сказал капитан, — море сейчас слишком неспокойно, и я не рискну пересечь пролив.

Никто нам так и не смог объяснить толком смысл термина «придонные волны». Видимо, он знаком мореплавателям априори. Насколько я понимаю, это своего рода подводный шторм, который терзал пляж рядом с нашим рестораном. С грохочущим шумом трехметровые волны обрушивались на песок, заглушая все разговоры. При всем при этом небо над нашими головами было абсолютно чистым, сохраняя свой обычный голубой цвет, а невозмутимые пеликаны, рассевшись на скалах и повернувшись спинами к ветру, ждали, когда море успокоится и они смогут вернуться к ловле рыбы.