Лондон. Прогулки по столице мира - Мортон Генри Воллам Страница 35

Джонсон покинул Гау-сквер за четыре года до того, как началась его весьма плодотворная дружба с Босуэллом. Когда они познакомились, Джонсону было пятьдесят четыре года, он уже был знаменит и носил прозвище Великого Хана Литературы. Что касается Босуэлла, тому едва исполнилось двадцать три года. Оба принадлежали к ярко выраженному невротическому типу. Босуэлл отличался пристрастием к алкоголю, а вот случай Джонсона — до сих пор непроясненная совокупность скрытых комплексов и неврозов. Некоторые убеждены в том, что Джонсон и Босуэлл никогда не расставались, однако на самом деле за все время многолетнего приятельства, то есть двадцать один год, они встречались крайне редко. Обычно Босуэлл находился в своем шотландском имении, а его выезды в Лондон были чем-то вроде каникул, или, как он их называл, «увеселительных прогулок». Крокер подсчитал, что, если исключить совместную поездку на Гебриды, Босуэлл провел рядом с Джонсоном всего сто восемьдесят дней. Он явно не тратил время понапрасну.

Джонсону и Босуэллу посвящена масса литературы, но одна книга о них до сих пор не написана. Думаю, ее автором мог бы стать врач соответствующего профиля. Эта книга могла бы пролить свет на любовь Джонсона к «милой Тетти» и последующую привязанность к хрупкой миссис Трейл. Босуэлл вне всяких сомнений написал лучшую биографию Джонсона, которая к тому же является одной из самых увлекательных на свете книг, но все же в Джонсоне было много такого, чего Босуэлл не сумел увидеть и постичь.

Выйдя на Чэнсери-лейн, я обнаружил, что Государственный архив вновь открылся после войны и что он, как и прежде, сущая находка для тех, кто изучает историю, собирает автографы и занимается каллиграфией. Первое, что я выяснил в архиве — что во время войны «Книга Судного дня» [14]находилась на хранении вовсе не в Соединенных Штатах, как считали многие, а в здании тюрьмы Шептон-Маллет.

Несмотря на все опасности военного времени, архивные материалы благополучно пережили войну и сегодня вновь хранятся в огнеупорных подвалах на Чэнсери-лейн. В 1232 году на том месте, где ныне стоит здание Государственного архива, располагалась Палата новообращенных, основанное Генрихом III «министерство» по делам обращенных в христианство евреев. Когда Эдуард I изгнал евреев из Англии, должность распорядителя Палаты новообращенных объединили с должностью секретаря Канцлерского суда, отвечавшего за пергаментные свитки и другие документы государственной важности. Эти документы хранились в множестве лондонских зданий, от Тауэра до Вестминстерского дворца, поэтому отыскать среди них необходимый зачастую представлялось почти невозможным. Лишь в прошлом столетии все архивные записи были собраны вместе, под крышей возведенного специально для этих целей неброского здания в стиле Тюдоров.

Архив открыт для посещения, в нем есть картотека — неоценимое подспорье для студентов и для всех тех, кто интересуется старинными документами. В каталоге работает вежливый молодой человек, которого невозможно чем-либо удивить. К нему можно обратиться едва ли не с любым вопросом относительно архивных документов; он либо сам пойдет в хранилище, либо пошлет туда одного из своих подручных — и выдаст вам, к примеру, письмо королевы Елизаветы I, счет за отрез материи, пошедшей на одно из платьев Нелл Гвин, или долговую расписку Карла II. Понятия не имею, есть ли у этого юноши свободное время, чтобы поразмышлять над странностями клиентов архива; впрочем, он попросту не может не придавать внимания этим странностям, поскольку Государственный архив посещают весьма колоритные личности.

Среди тех, кто исследует пергаментные реликвии английской истории, можно встретить рассеянных пожилых мужчин с отсутствующим взглядом, забывающих в транспорте свои портфели, шляпы и зонты, равно как и молодых и нередко очень симпатичных женщин, которые месяцами сосредоточенно изучают написанные на латыни тексты. Кроме того, на архив время от времени совершают коллективные набеги американцы, которые, подобно рою саранчи, набрасываются на старинные рукописи в надежде отыскать случайное упоминание о Шекспире. Все они получают немалое удовольствие от своих исследований и считают многолетние поиски ненапрасными, если им удается выяснить, что в момент, когда король Иоанн подписывал Великую хартию вольностей, шел дождь или что Мария Кровавая была левшой. Ни один изловивший преступника детектив не испытывает и доли того волнения, какое обуревает этих людей в те мгновения, когда они находят особо ценный (и пыльный) манускрипт с неразборчивыми каракулями.

Именно в Государственном архиве собираются материалы для солидных, но совершенно нечитабельных исторических трудов, которые большинство людей никогда не купит. Вот старичок в углу, читает с помощью часовой лупы средневековый манускрипт; он пишет книгу о феодальном землевладении. Эта книга проживет дольше тысячи бестселлеров, но мало кто ее прочтет. Автор не заработает на ней ни гроша, но это его ничуть не беспокоит. Девушка в роговых очках «охотится» за разысканиями знаменитого историка. Она составила длинный список и методично исследует по нему столетие за столетием. О, эти женщины, листающие пыльные страницы веков! Они аккуратны и неутомимы. Если вам понадобится раскопать под спудом столетий некую мелкую подробность — обратитесь к девушке с очками в роговой оправе на прелестном носике; уверяю вас, вы не разочаруетесь.

К моему разочарованию, что один тип посетителей архивов практически полностью исчез. Где вы, чудаковатые пожилые мужчины, жаждавшие доказать всем и каждому, что являются правомочными потомками графа Брикстона или пропавшего без вести маркиза Шепердс-Буша? Я еще застал этих вполне безобидных стариков; в последние же годы их становится все меньше. Все они походили друг на друга, все проживали в захудалых меблированных комнатах в Блумсбери, все приносили с собой маленькие пакеты с бутербродами. Обуянные бредовыми идеями, мнившие себя окруженными жизнерадостными поселянами и подобострастными арендаторами, они на протяжении многих лет подряд тщательно изучали побуревшие от времени пергаменты в поисках доказательств своего благородного происхождения. Сегодня количество потенциальных пэров резко пошло на убыль. Возможно, престарелые мечтатели осознали, что титул нынче не стоит таких усилий.

В архиве можно увидеть и «Книгу Судного дня», которая, кстати сказать, на самом деле называется «Liber de Wintonia», то есть «Винчестерская книга» (по месту первоначального хранения). Здесь же можно заглянуть в вахтенный журнал корабля «Виктори», подержать в руках депеши Веллингтона и список личного состава фрегата «Беллерофон», в который внесены Наполеон и офицеры его штаба, бросить взгляд на подлинное тайное письмо, в котором лорда Маунтигла предупреждают о Пороховом заговоре, и на подписи всех английских королей, с Ричарда II до Георга V, и подписи многих королев; есть там и письмо, читая которое лично я получаю массу удовольствия. В нем султан Амурат III обращается к королеве Елизавете с такими словами: «Купающаяся в величии и славе, мудрейшая повелительница великодушных последователей Иисуса, невозмутимейшая управительница всех дел рода и племени назарейского, благодатнейшая дождевая туча, сладчайший источник великолепия и чести».

Покончив с разглядыванием этих сокровищ, я удостоился аудиенции у единственной кошки, официально принятой на государственную службу. В архиве она состоит на довольствии из расчета пенни в день. По условиям договора найма кошка обязуется держать себя в чистоте, ловить крыс и мышей, а также воспитывать котят.

Образованному иностранцу наверняка покажется странным, что, в отличие от главной церкви Сити, построенной в строгом классическом стиле, здание Дома правосудия на Стрэнде являет собой причудливый образчик помпезной готики. Я часто задавался вопросом, почему люди вынуждены разводиться или подавать исковые заявления в здании, которое в большей степени, нежели любое другое из недавних «дополнений» к метрополису, напоминает малопригодную для жизни средневековую крепость.