Владимир Санин - Трудно отпускает Антарктида Страница 36

— Без груза.

— Самолет можно еще облегчить, — напомнил я. — Вспомогательный движок скинуть, вот тебе сто килограммов.

— Капля в море.

Я готовился к этому разговору уже тогда, когда бежал с унтами к самолету Крутилина. Я чувствовал себя преступником. Передо мной сидел не остывший от пережитой опасности друг; он был опустошен, в его мозгу кинолентой прокручивались видения получасового полета на дымящей «Аннушке», и едва лишь он поверил, что остался жив, как его снова заставляют садиться за штурвал. Но другого выхода у меня не было.

— Выкарабкивался ты, Ваня, из переделок и почище. Помнишь, как в Мирном садился на одной лыже?

Лицо Крутилина порозовело.

— Было дело… — не без удовлетворения припомнил он.

— А помнишь…

— Но тогда я только своей шкурой рисковал…

— Мы с Андреем были у тебя на борту.

— Так вы свои…

— Ручаюсь за ребят, они согласны.

— Год отзимуешь, на что угодно согласишься, лишь бы домой… Не помешай ты нам, Сергей, прилететь за тобой на ЛИ-2 — не было бы этого разговора. Себя вини.

— Запрещенный прием, Ваня. Сам знаешь, чем мог закончиться тот полет.

— Моторы остынут, поэты! — нетерпеливо возвестил Белов.

— Разогреем, — отмахнулся я. — Так летим, Ваня?

— Видишь, сивый клок? — угнетенно спросил Крутилин.

— Ну?

— Час назад он был черный, как уголь!

— Ай-ай-ай! — Белов насмешливо поцокал языком. — В любой цирюльне тебе за трешку такой вороной блеск наведут!..

— Люди устали, Ваня, очень устали.

— Хотят вместе со мной у Нептуна отдохнуть? — Крутилин становился все мрачнее. — Тягло-то у меня одно — и оно не тянет! Сообразил?

— Сдавайся, Ваня. — Белов похлопал его по плечу. — В случае чего на тот айсберг сядем, что на полпути. Снимай с ераплана всякую дребедень.

— Может, последние штаны прикажешь снять?

— А что? — с бесшабашной веселостью откликнулся Белов. — Механики тебе из консервной банки такой фиговый листок заделают, что Аполлон позавидует!

— Кончай канитель, Сергей, — устало проговорил Крутилин. — Нас два экипажа, итого восемь душ. Снаряжай Андрея и еще одного-двух, из тех, кого на раз курнуть осталось, и поехали. Выручал я тебя, когда мог…

— Значит, восемь человек останутся зимовать второй год…

Несколько часов назад я был бы счастлив, узнав, что смогу эвакуировать троих. Я и сейчас счастлив, что Андрей в любом случае улетит, он, безусловно, откроет этот краткий список. Кто кроме него? Конечно, Пухов — это два, от него я избавлюсь с особым удовольствием. Груздев?.. Нет, Груздев останется, Нетудыхата больше заслужил право на Большую землю. Они улетят. Для всех остальных жизнь превратится в сплошную муку, много месяцев пройдет, прежде чем исчезнет боль от такого удара. Слишком частым был переход от надежды к отчаянию, от отчаяния к надежде. Вспомнился Пухов, его крик: «Человек не рояль, Сергей Николаич, на нем нельзя играть!» Я представил себе, как войду сейчас в кают-компанию и скажу — ударю в душу, разобью в кровь, уложу наповал… Тошно мне стало от этой мысли.

— Зимовать второй год, — повторил я. — У меня, Ваня, нет власти заставить тебя лететь. Но не думаю, что там, на Большой земле, тебе будет легче от этого.

— Имей же совесть, Сергей! — с горечью воззвал Крутилин. — Мы и сюда летели — закон нарушали: на двух одномоторных над открытым морем. Ведь даже если долетим, начальство из меня лапшу резать будет. Не видать мне больше неба!

— Шевелев с нами, полярниками, пуд соли съел. Он поймет, Ваня.

— Как хочешь, не могу, — решительно отрезал Крутилин.

— Вот-вот, заштормит, Серега. — Белов встал, задернул «молнию» куртки. — «Обь» уйдет от айсберга, и тогда нам хана, будем зимовать вместе. Давайте, гаврики, ставить точку.

Коля меня поразил — я ждал от него другого. Я посмотрел ему прямо в глаза — в них читался какой-то намек, обещание! Наверное, так просто казалось, и было это только сочувствие: «Хотел бы тебе помочь, но не могу, сам видишь — не могу». Что ж, давайте — только не точку, восклицательный знак я поставлю! Нас трое в этой комнате, и все мы правы: Ваня в том, что не хочет лететь на машине, которой больше не верит, Коля в том, что времени больше нет, но я тоже прав. Горько тебе Ваня, станет от этой правды…

— Что ж, Ваня, — сказал я, — что ж, дорогой ты мой Иван Петров сын, тогда вместе с экипажем ты будешь зимовать здесь, со мной.

Крутилин изумленно развел руками.

— Ну, даешь ты, Серега, ну, ты даешь!

— Надеюсь, — я стал максимально резок, — ты не станешь отрицать моего права на такое решение?

— Воля твоя, но с людьми все равно не полечу.

— Решено, — кивнул я. — Сколько возьмешь на борт, Коля?

— Шесть гавриков и по шесть кило барахла на брата.

— Бери семь без всякого барахла.

— Заметано.

Крутилин смотрел на меня невидящими глазами.

— Ты это всерьез, Сергей?

— Куда уж серьезнее, Ваня. Твои ребята только полгода не видели Большой земли, а половина моих уже на пределе.

— Что ж, — горестно проговорил Крутилин. — Прозимуем, Сергей Николаич, авось не впервой… Пойду ребят обрадую…

— Летим, Ваня, где наша не пропадала! — вскинулся Белов, и в его глазах я вновь увидел тот самый намек. — Бери четверых, остальных я дотащу.

Крутилин покачал головой.

— Привык ты лихачить, Коля! Тебе что, тебе Шевелев все простит, а мне за эти полеты такие ордена пропишет!..

Белов засмеялся.

— Так у меня уже вся трудовая книжка в его орденах! Строгачом больше, строгачом меньше… Да и Свешников нас не даст в обиду! Я тут прикинул, что у тебя еще можно снять, слушай и мотай на ус: ну, вспомогательный движок с генератором и щитком — сразу килограммов сто двадцать, газовую плиту и баллон с газом — еще чуть не центнер, кресло второго пилота ко всем чертям — Антарктиде на память, электрическую печку! Инструментов килограммов тридцать! Сдавайся, Ваня!

— Был бы я один… — Крутилин мучительно колебался. — Нет, не возьму греха на душу.

Сразу сгорбившись, он пошел к дверям. Белов неожиданно мне подмигнул, я никак не мог понять, куда он клонит.

— Погоди, торопыга, — остановил он Крутилина. — Я полечу на твоем драндулете. У меня народ битый, вытянем.

Крутилин замер, медленно обернулся, лицо его пылало.

— Смотри ты, дым из глаз идет! — развеселился Белов.

— Сукин ты сын, Колька… — Крутилин возвратился, сел на стул. — Ниже пояса бьешь, стервец… Ладно, Серега, зови нотариуса.

— Вот это по-нашему! — Белов радостно захохотал. — Давно бы так, чего Ваньку валять!

Я обнял Крутилина.