Chatwin Bruce - Брюс Чатвин - Тропы Песен (1987) Страница 36

— Фрэнк уехал в Глен-Армонд, — сообщила она. — По срочному делу! С Джимом Хэнлоном стало плохо!

— Когда? — спросил Аркадий.

— Прошлой ночью, — ответила женщина. — Свалился в пабе без чувств.

— Надо собирать ребят и ехать, — сказал он.

— Да, думаю, нам лучше съездить, — согласился я.

24

Бармен в глен-армондеком мотеле рассказал, что Хэнлон заявился сюда вчера около девяти вечера и стал хвастаться, что сдал свой караван одному англичанину, «джентльмену-литератору». Желая отпраздновать такую важную сделку, он выпил пять двойных виски, упал и ударился головой об пол. В надежде, что к утру он протрезвеет, его отнесли в комнату неподалеку. Среди ночи какой-то дальнобойщик услышал его стоны, и его нашли снова на полу, где он держался за живот, а рубаха на нем была изорвана на полоски.

Позвонили его приятелю, Фрэнку Олсону, и тот отвез его в Алис. К одиннадцати часам утра он уже лежал на операционном столе.

— Поговаривают о закупорке, — нравоучительным тоном заметил бармен. — Обычно это означает одно.

В баре был платный телефон. Аркадий позвонил в больницу. Дежурная сестра сообщила, что с Хэнлоном все в порядке, он сейчас спит.

— Так что же с ним было? — спросил я.

— Она не сказала.

Сам бар был сделан из бывших деревянных железнодорожных шпал. Наверху висела табличка с предупреждающей надписью:

«ВЫНОСИТЬ СПИРТНОЕ ЗАПРЕЩЕНО».

Я взглянул на картину на стене. Акварель изображала фантазию художника на тему проектируемого «Глен-армондского мемориального комплекса динго». Слово «мемориальный» относилось к той собаке динго, которая то ли съела, то ли все-таки не съела младенца Азарию Чемберлена. Проект предусматривал возведение фигуры динго из стекловолокна, высотой метров в восемнадцать, со спиральной лестницей, поднимающейся между передними лапами, и рестораном с темно-красным интерьером у нее в брюхе.

— Невероятно, — заметил я.

— Да нет, — возразил Аркадий. — Забавно.

Напротив остановился ночной автобус на Дарвин, и бар заполнился его пассажирами. Среди них были немцы, японцы, англичанин с розовыми коленками и типичные жители Территории. Они поедали пироги и мороженое, пили, выходили помочиться, снова возвращались к выпивке. Автобус стоял пятнадцать минут. Потом водитель крикнул, что отправляется, и все гурьбой пошли на выход, так что в баре остались одни завсегдатаи.

В дальнем конце зала толстый ливанец играл в пул с тощим светловолосым молодым человеком, у которого было бельмо на одном глазу и который силился с заиканьем объяснить, что системы родства у аборигенов «оч… оч… очень… запу… запу…бб…блин-запутанные!» У барной стойки крупный мужчина с багровым родимым пятном на шее методично посасывал виски сквозь гнилые зубы и разговаривал с тем самым патрульным полицейским, которого мы накануне встречали возле «Бёрнт-Флэта».

Теперь полицейский был в джинсах, с золотой цепочкой на шее и в чистой белой фуфайке. Без униформы он казался более щуплым. Руки были тонкими и белыми выше линии манжет. Его немецкая овчарка, привязанная к табурету, лежала неподвижно и не сводила глаз с аборигенов, навострив уши и высунув язык.

Полицейский обратился ко мне:

— Что будете пить?

Я колебался.

— Ну, так чем вас угостить?

— Виски с содовой, — сказал я. — Спасибо.

— Со льдом?

— Со льдом.

— Значит, вы писатель, да?

— Быстро разносятся вести.

— А что пишете?

— Книги, — ответил я.

— Публиковались?

— Да.

— Научная фантастика?

— НЕТ!

— Когда-нибудь удавалось написать бестселлер?

— Никогда.

— А я вот мечтаю написать бестселлер.

— Замечательно.

— Вы не поверите, какие истории мне приходится иногда выслушивать.

— Поверю.

— Невероятные истории! — произнес он тонким, обидчивым голоском. — Они все у меня вот здесь.

— Где — здесь?

— В голове.

— Надо еще уметь перенести это все на бумагу!

— У меня уже есть отличное название.

— Это хорошо.

— Хотите, скажу, какое?

— Ну, если хотите.

Он разинул рот и уставился на меня.

— Да вы шутите, приятель! Это же надо — чтобы я выдал свое название! А может, вы его украдете? Название уже денег стоит.

— Тогда вы должны хранить его в тайне.

— Название, — сказал он прочувствованно, — способно сотворить или погубить книгу.

Вспомним Эда Мак-Бейна! «Расплата убийцы»! Вспомним «Город акул»! Или «Сожжение Эдема»! Или «Собачий день»! Отличные названия. Он оценивал денежное выражение своего названия в 50 ООО американских долларов. С названием вроде этого можно снять отличное кино. Даже без книги!

— Даже без сюжета? — вставил я.

— Может, и так, — кивнул он.

В Америке, сказал он, названия продают за миллионы. Нет, он-то не собирается перепродавать свое название киношникам. Название и сюжет — одно целое.

— Нет, — он задумчиво покачал головой. — Я бы не хотел их разлучать.

— И не надо.

— А может, мы могли бы работать вместе? — вдруг предложил он.

Он набросал картину этого творчески-делового союза. Он предоставляет название и историю. А я пишу книгу, потому что у него, как у полицейского, недостаточно досуга, чтобы писать.

— Чтобы писать, нужно время, — согласился я.

— Ну, так что — пойдет?

— Нет.

Он был заметно разочарован. Он еще не был готов сообщить мне название, однако, чтобы раздразнить мой аппетит, предложил познакомить меня с сюжетом. Сюжет этой невероятной истории начинался с того, что автомобильный поезд насмерть раздавил аборигена.

— Ну и?

— Ладно, сейчас скажу, — сказал он.

Он облизал губы. Решение далось ему с большим трудом.

— «Мешок для тела», — сказал он.

— «Мешок для тела»?

Он прикрыл глаза и улыбнулся.

— Я еще никому не рассказывал, — сказал он.

— Но почему «Мешок для тела»!

— Ну, мешок, в который засовывают мертвое тело. Я же сказал история начинается с задавленного чернокожего на шоссе.

— Я слышал.

— Ну, что — нравится? — спросил он взволнованно.

— Нет.

— Я про название.

— Я понял, что про название.

Я заговорил с человеком с багровым родимым пятном, который сидел слева от меня. Во время войны он оказался в Англии, под Лестером. Он воевал во Франции, а потом женился на девушке из Лестера. Жена приехала вместе с ним в Австралию, но потом вместе с их ребенком вернулась в Лестер.

Он уже слышал, чем мы занимаемся — осматриваем священные места.

— Знаешь, что лучше всего сделать с этими священными местами? — спросил он, растягивая слова.