Борис Островский - Великая Северная экспедиция Страница 36

По прибытии в Авачинскую губу Беринг занялся подготовкой помещений для зимовки, расквартированием команды по местным острожкам, а также обследованием губы. Меткий глаз моряка сразу же оценил несравненные преимущества здешней бухты. Более превосходного убежища для судов, плавающих в северной части Тихого океана, вряд ли можно найти во всем этом крае, — так рассуждал Беринг. Предвидя в будущем развитие края, он заложил здесь городок, названный им по именам судов, на которых совершал теперь плавание, — Петропавловском, с гаванью того же наименования. Лакройер определил долготу Петропавловска, но из-за грубости и несовершенства тогдашних геодезических инструментов, а быть может и по неумению, ошибся почти на градус[39].

Так возник город Петропавловск на Камчатке, этот важнейший центр местных промыслов и мореплавания в северотихоокеанских водах[40].

Но вернёмся к нашим путешественникам. Зимовка их протекала вполне благополучно. Расквартированный на довольствие по острожкам — к камчадалам экипаж сэкономил не одну сотню пудов провизии, заготовленной для экспедиции. С открытием навигации стали деятельно готовиться к плаванию. Беринг созвал вскоре при участии учёных большой совет, на котором прежде всего поставил вопрос: каким путём следовать кораблям к берегам Америки?

Мнения, как и следовало ожидать, разделились. Сам Беринг полагал, как и в прошлый свой поход, что ближайшее расстояние отсюда в Америку на северовосток лежит не выше широты 65°. Это правильное мнение начальника было поддержано большинством моряков. Стеллер утверждал, что Америка не может отстоять от Петропавловска дальше 50—70 миль, если плыть прямо на восток. Казалось бы, и быть по сему, т.-е. незамедлительно плыть на восток. Но тут выступил Лакройер и опять извлёк на свет Жуана де-Гама, никому не ведомого мореплавателя, будто бы открывшего неизвестно когда, никем никогда не виданную Компанейскую землю. Выше мы уже видели, что плавание Шпангберга в Японию окончательно должно было разубедить всех в отсутствии в указанном месте Компанейской земли. Но Шпангбергу не верили, а Беринг, который хорошо ознакомился с плаванием своего коллеги и верил ему, не мог решать о выборе маршрута единолично. К тому же по инструкции он особенно должен был считаться с мнением и указаниями Лакройера, который не замедлил в подтверждение своих слов представить карту своего брата — знакомого уже нам Иосифа Делиля, пользовавшуюся большим авторитетом как в Парижской Академии, так и в Петербургской. Несуществующая земля была определённо обозначена на карте по параллели 45—47°. Впоследствии спутники Беринга всю неудачу экспедиции приписывали этой зловредной карте, вернее — вынужденной необходимости их начальнику следовать по ней сначала в поисках Компанейской земли, на юг, а уже потом, когда никаких её признаков обнаружено не было, на северовосток, по направлению к американским берегам.

Итак, 4 июня 1741 года, рано утром, с тихим южным ветром, моряки двинулись в путь не по прямому вернейшему направлению в Америку, правильно предложенному Берингом и большинством его спутников-моряков, а на поиски несуществующей земли, изобретённой фантазией кабинетного учёного. Особенно был недоволен и раздражён непроизводительной тратой времени, безумно жаждавший поскорее вступить на американский берег, Стеллер. Чириков шёл впереди, так как качества его корабля были лучше.

Свежий ветер разлучил наших путников, 19 июня они потеряли друг друга и, как показало близкое будущее, — навсегда. Достигнув параллели 45°, проблуждав здесь некоторое время по разным направлениям и окончательно убедившись, по выражению Хитрова, что «неправость карты Делиль де-ла-Кройера довольно уже опорочена», взяли курс на северовосток.

«Сопровождаемые ветрами более попутными, югозападными, иногда отклонявшимися к юго-востоку, с погодою облачною и туманами, следовали довольно постоянно по настоящему направлению, поднимаясь в широте и удаляясь по долготе». Уже около шести недель плыли моряки, не видя берегов, хотя почти от самой Камчатки до Америки тянется ряд островов. Но вот стали встречаться первые признаки присутствия невдалеке земли: плывущие ветви, деревья, птицы. Но глубина все ещё оставалась значительной, и лот, опущенный на дно, его не доставал. Ветер дул попутный, западный.

Около полудня 16 июля (на широте 58°14' и долготе 49°31') впереди на севере стали вырисовываться туманные очертания гор, непосредственно поднимающихся из глубины моря. Моряки высыпали на палубу, радостно вглядывались в берег и оживлённо перекидывались замечаниями. Особенно сиял Стеллер.

Высокие пики гор были увенчаны нежнорозовым снегом. Над хребтом гор, несколько поодаль вздымалась ещё одна гора, её громадным размерам дивились все моряки. Эта гора, расположенная на границе Аляски и британской Америки и названная впоследствии горой Св. Ильи (mount Elias), представляет одну из высочайших вершин Северной Америки[41]. Но до неё было далеко; внимание моряков более привлекал берег, к которому корабль приближался довольно медленно, так как попутный ветер сменился противным — северным. Лишь 20 июля «Св. Пётр» смог бросить якорь невдалеке от берега какого-то острова[42]. С корабля теперь ясно различали прибрежные тёмные скалы и в стороне — густые зеленые леса. Тщетно вглядывались путешественники в берег, ожидая, что вот-вот отчалит оттуда остроносая узкая лодчонка и понесётся к кораблю. Берег казался необитаемым.

Начались взаимные поздравления и шумные изъявления радости; ведь всего лишь в нескольких шагах находился теперь уже вне всякого сомнения американский берег, к которому хотя и с большой затратой времени, но все же благополучно добрались путешественники. Общего ликования, к общему удивлению, не разделял лишь Беринг. Он был хмур и чем-то озабочен. «Всякий легко себе представит, — писал Стеллер, — как велика была радость всех нас, когда мы, наконец, увидели берег! Со всех сторон обратились с поздравлениями к капитану, до которого более всех относилась честь открытия. Однако ж капитан не только, что весьма равнодушно выслушивал эти поздравления, но, рассматривая берег, даже стал пожимать плечами… Находясь потом в каюте со мною и с Плениснером, он так выразился: „Мы теперь воображаем, что все открыли, и строим воздушные замки, а никто не думает о том, где мы нашли этот берег? Как ещё далеко нам до дому? Что ещё может с нами случиться? По чему знать, не будем ли мы задержаны здесь пассатными ветрами? А берег нам незнакомый, чужой, провианта на прозимовку нехватит!..“ В этих словах Беринга чувствуется большой упадок энергии и самоуверенности. Он производит впечатление больного человека. И, в самом деле, как он, так и большинство экипажа „Св. Петра“ уже страдали цынгой. В лавры свои он уже не верил, он хотел только одного: как можно скорее возвратиться домой. Он лежит теперь больше в своей каюте и лишь изредка показывается на палубе. Им овладевает настоящая лихорадка отплытия. Он созывает совет, чтобы обсудить — что делать дальше и как получше использовать время стоянки у американских берегов. Его осаждают тревожные мысли, он на себе чувствует всю недоброкачественность провианта, наскоро взятого взамен потерянного на дубельшлюпке; он ясно сознаёт весь риск продолжать с больным экипажем в позднюю пору плавание вдоль берегов неизвестной и, повидимому, необитаемой земли. Беринга давит тяжёлое предчувствие, ему теперь не до славы, не до открытий; скорей домой; на будущий же год, он, обогащённый опытом текущего плавания и поправившийся, вторично придёт сюда и подробно обследует берега. Сейчас же необходимо пополнить запасы воды и незамедлительно плыть на Камчатку.