Роальд Потапов - Неведомый Памир Страница 4

— Мертвая петля, — прервав свою болтовню, пояснил Коля. — А ну-ка, глянь сюда.

Привстав, я гляжу из кабины вниз, влево и внезапно вижу в проеме обвала, прямо под колесами машины, Гульчу, пенящуюся далеко внизу. Впечатление настолько ошеломляющее, что я невольно отшатываюсь. Кажется, еще сантиметр — и машина рухнет вниз. Коля довольно смеется. Левые колеса машины ползут по самому краю дороги, а правый борт почти чиркает по отвесной стене скалы, уходящей ввысь. Напряженное молчание.

Двум машинам здесь не разъехаться, но «мертвая петля» просматривается с двух сторон, и сейчас мы видим, как метрах в трехстах впереди, у противоположного конца опасного участка, замерли два встречных грузовика.

(Позже это место было значительно расширено и сейчас особой опасности не представляет, хотя обвалы нет-нет да и сократят проезжую часть до предела.

Тогда снова гремят взрывы, и дорожники, вгрызаясь в скалу, отвоевывают еще несколько метров. И так, видимо, без конца).

Короткая остановка в очередном поселке — Суфи-Кургане. Наступило самое жаркое время дня, но жары здесь нет: сказывается высота. Поселок весь в свежей, не успевшей запылиться зелени. Время как бы пошло назад: из жаркого лета мы попали в разгар весны. Мы уже высоко, выше 2 тысяч метров, но пока что не чувствуем этого. Прекрасный свежий воздух бодрит, как купание в нарзанной ванне, настроение отличное.

После Суфи-Кургана мы едем по довольно широкой долине. То здесь, то там на склонах появляются группы странных корявых деревьев, скорее даже кустов. «Арча», — догадываюсь я. Кусты одеты мягкой длинной хвоей и благоухают самыми благовонными смолами. Арча — первый ощутимый признак высокогорья. До этого я видел только темно-зеленые пятна арчи высоко у гребней хребтов и сейчас, увидев ее рядом, понял, на какую большую высоту мы уже поднялись.

Арча — замечательное дерево среднеазиатских и центрально-азиатских гор. У верхней границы произрастания и в других местах она превращается в сильно ветвистый, нередко ползучий кустарник, который называют стелющейся арчой. Но там, где условия благоприятны, например, на северных склонах Туркестанского хребта, арча достигает восьми-десяти метров высоты при толщине ствола в полметра и образует самые настоящие леса.

Ак-Босого… Отсюда начинается подъем на Талдык, первый серьезный перевал на пути к Памиру, оседлавший Алайский хребет. Тал по-тюркски означает кустарник, но слово имеет еще одно значение: усталый, усталость. Действительно, серпантины перевала способны утомить любого путника.

Машины остановились у мостика через небольшую приветливую речку, тяжело съехав с дороги на мягкий гравий берега. Последняя проверка тормозов, баллонов, наливаются доверху радиаторы. Мы стоим с Леонидом в стороне, я фотографирую. Крутые склоны гор скрыты ярко-зеленым ковром травы, который то здесь, то там прорывают крупные выходы скал. Они то пепельно-серые, то ярко-красные; видно, как обнажившиеся на каком-нибудь срезе породы залегают слоями, поставленными почти вертикально. Глядя на них, представляешь себе поистине колоссальную силу тектонических движений земной коры, сминающих любые породы, как папиросную бумагу, и громоздящих одна на другую тысячеметровые толщи.

— Обрати внимание на склоны, на траву, — говорит Леонид.

— А что, — недоумеваю я, — красиво!

— А вот потом увидишь, что будет. Мы расходимся по машинам.

Талдык. Первый серпантин, второй, третий, пятый… Кажется, им нет конца. Машины ползут и ползут вверх, еле выкручивая на поворотах с серпантина на серпантин. Мы уже изрядно поднялись, но вершины перевала еще не видно. Если выглянуть из кабины, можно прямо под нами видеть внизу белые ступени серпантинов с медленно ползущими по ним жуками-машинами. Взгляд вверх — в полнеба склон, и на фоне клубящихся облаков плечо очередного серпантина с черным силуэтом грузовика.

Вскоре мы забрались на один уровень со снежными вершинами соседних гор. Далеко внизу остались последние кусты ползучей арчи. Исчезла трава. Кое-где у дороги появились первые пятна снега. Вечернее солнце, прорвавшись напоследок сквозь тучи, осветило снега, скрывавшие вершины. На этом мрачновато-фантастическом фоне резко обрисовался очередной поворот с пошатнувшимся указателем. Дорога, все еще петляя со склона на склон, упрямо лезла вверх. Перед вершиной перевала снег лежал нетронутыми пластами, а дорога представляла собой трехметровой глубины ледяную траншею. Наконец-то, пройдя в обратном порядке времена года, мы добрались до зимы!

…И вот подъем кончился. Ей-богу, мне даже показалось, что машина вздохнула совсем по-человечески. Дальше начинался спокойный, пологий спуск.

Впоследствии мне не раз приходилось пересекать этот перевал, и всегда он волновал по-новому. Помню, как-то мы поднимались на Памир в конце июня. ГАЗ-51 медленно полз вверх. Был поздний вечер, и на перевале бесновался снежный буран. Фары едва пробивали стремительно несущуюся лавину снега, высвечивая то обрыв склона, то стройный ряд ограничительных столбиков на очередном повороте. Вдруг замигали вспышки света. Нас обгоняли. Какой-то порожний фургон стремительно обошел на повороте наш поспешно подавшийся в сторону ГАЗ и на какую-то секунду, в ореоле высвеченной его фарами метели, повис над бездной черным силуэтом. Шофер явственно вздрогнул, а я чуть не зажмурился от ужаса — все, катастрофа! Но нет, машина выпрямилась, и, резко вильнув в сторону, снова выскочила на полотно серпантина.

В другой раз я как-то спускался с Талдыка так «весело», что только чудом остался жив. Мне пришлось ехать в кабине порожнего грузовика с молодым и вдребезги пьяным шофером. В паре с ним шел еще один пустой грузовик, управляемый не менее пьяным юношей-киргизом, другом-приятелем моего водителя. Они подобрали меня у Каракуля, где я голосовал на дороге. В Алайской долине мои веселые юноши встретили своих коллег, поднимавшихся на Памир с грузом спирта. Это было причиной. О следствии я до сих пор вспоминаю, содрогаясь. На опасном спуске с Талдыка предельно развеселившиеся юнцы устроили, мягко выражаясь, гонки. Разгоняясь на очередном серпантине, они с хохотом жали педали тормозов, проходя немыслимо крутые повороты на сплошных заносах. Несколько раз при этом машины были на волосок от гибели, чуть-чуть не вылетая с поворота на склон. Видя, что мой откровенный испуг только подзадоривает парня, я тоже стал улыбаться, но дверь кабины тихонько приоткрыл и был готов к прыжку каждую секунду стремительного спуска…