Ада Чумаченко - Человек с луны. Страница 4

Хижина была почти готова. Маклай терпеливо выслушивал воркотню Ульсона и старательно прибивал полки для книг и для своих будущих коллекций. Расхрабрившиеся папуасы каждый день приходили смотреть на работу белых людей. Все удивляло их: и блестящие на солнце топоры, и свистящий рубанок, и ящик с гвоздями. Они переговаривались между собой, смеялись, хлопали ладонями о колени и иногда, подхватив оброненный крючок или винт, долго разглядывали незнакомую вещь, покачивая головой.

Вступать в разговоры с белыми они не решались. Только один Туй, первый друг Маклая, храбро подходил к самому дому, трогал Маклая за руку и даже частенько посиживал на ступеньках уже готового крыльца. Однажды он остановил Маклая и придержал его за рукав. Лицо его было взволнованно, брови сдвинуты. Сразу было видно, что ему хочется сказать что-то очень и очень важное.

— Что ты, Туй? — спросил его Маклай.

Туй показал на корвет и потом широко махнул рукой. Маклай понял.

— Уедет,— подтвердил он.— Корабль уедет, а я останусь здесь. В этом доме.

Туй вздохнул, сделал грустное лицо и быстро-быстро заговорил на своем непонятном наречии.

Слова были непонятны, но Туй так выразительно размахивал руками, так подпрыгивал, так крепко закрывал глаза, так живо бросал воображаемое копье, так сердито рубил голой ладонью сваи хижины, что Маклай понял сразу все, что он хотел ему сказать.

Корабль уйдет, говорил Туй, Маклай останется один. Из соседних деревень придут злые люди. Они разрушат хижину, они убьют Маклая копьем. Маклай — хороший человек. Туй не хочет смерти Маклая. Пусть Маклай садится в свою большую лодку и уезжает далеко-далеко. Здесь ему будет плохо.

Маклай посмотрел на море. Корвет готовился к отплытию. Еще несколько часов и последняя струйка пароходного дыма скроется вон за тем мысом. Маклай останется один.

Не слишком ли трудную задачу он взял на себя? Не прав ли Туй, предостерегая его? Доведет ли он до конца свою работу? Сумеет ли доказать, что папуасы — такие же люди, как европейцы, что все народы на земле равноценны и нет среди них высших и низших рас? И не лучше ли, пока не поздно, прыгнуть с вещами в шлюпку и вернуться на «Витязь»?

Маклай тряхнул головой и улыбнулся Тую.

— Ничего, дружок!— сказал он ему.— Никто меня не съест, и никто меня не убьет. Все будет хорошо. Очень хорошо. А на добром слове — спасибо.

И он выбрал в ящике самый большой и блестящий гвоздь и подал его Тую.

СТРЕЛА НА ДЕРЕВЕ

Маклай улыбался, но предсказания Туя все-таки встревожили его.

Он взял острый нож и подошел к одному из ближайших деревьев. Дерево было громадное. Высокий гладкий ствол поднимался стремительно и ровно. На мощных ветвях шумели листья. Какая-то любопытная птица звонко кричала на самой верхушке.

Маклай вонзил нож в толстую кору и взрезал ее — длинная стрела острием вниз забелела на темном стволе. Маклай отошел и посмотрел на нее издали. Она была видна ясно и отчетливо. Здесь, под этим деревом, Маклай спрячет свои заметки и дневники, если ему и в самом деле будет грозить опасность. Что бы ни случилось, самое важное — работа, она не должна исчезнуть бесследно.

Письма были написаны. Собраны все вещи. Маклай в последний раз стоял на палубе «Витязя».

— Спасибо,— говорил он, пожимая руку капитану Назимову.— Я вам очень, очень благодарен за вашу помощь. Не забудьте только о моих бумагах. Если меня съедят…

— И съедят! — согласился капитан.

— …или просто убьют,— невозмутимо продолжал Маклай,— я все же перед этим успею спрятать записки. Передайте их Географическому обществу. Передайте их моей родине, капитан!

— Да вы еще подумайте! почти закричал капитан, хватая Маклая за пуговицу.— Еще ведь не поздно. Плюньте вы на этих дикарей с их происхождением. И не все ли равно, какой они там расы? Дикари и дикари, и так видно!

Маклай сдвинул брови и тихонько освободил свою пуговицу.

— Мой учитель Чернышевский,— сказал он, отчеканивая каждое слово,— писал, что между людьми белой и цветной расы нет, по существу, никакого различия. Он писал о том, что все человеческие расы происходят от одного ствола, как ветви одного дерева, как ручьи из одного озера. Он всегда повторял, что люди, которые утверждают иное, делают плохое и нечестное дело. Они говорят, будто люди с белой кожей должны быть господами, люди с цветной кожей — рабами. Белым они отдают всю землю, цветных же толкают к нищете и вымиранию. Доказать, что все люди равны,— стало делом моей жизни. Но нам нужны факты. Мы должны исследовать. Мы должны изучать. Мы должны собрать тысячу доказательств, чтобы разбить наших врагов. И я соберу их здесь, на этом берегу, среди этих папуасов. Я буду учиться их языку, изучать их обычаи, собирать их сказки, исследовать строение их тела, волос, кожи. Я докажу, что они способны на все, на что способен белый, что нет высших и низших, нет рабов и повелителей…

Так длинно Маклай говорил очень редко. Надо было уж очень рассердить его или задеть за живое, чтобы он сказал такую пространную речь. Но капитан и вправду задел его за живое. Отчего это неглупые люди не понимают таких пустяков? Разве задача Маклая — не большая задача? Разве это нужно доказывать и объяснять?

— Ну хорошо, хорошо!— уговаривал капитан рассердившегося Маклая.— Поезжайте к своим папуасам и успокойтесь. Дело хорошее, спорить не буду. Только все-таки будьте поосторожней. Как личного одолжения прошу, голубчик. Сказки сказками, а человечье мясо ваши папуасы все-таки кушают. Уж как-нибудь постарайтесь не попасться им на обед. Приятного мало!

Маклай засмеялся и потрепал капитана по плечу.

— Обойдется! — уверенно сказал он.— Кто же ест своих друзей? А я к ним еду как друг. Не поймут? Значит, моя вина. А о бумагах все-таки не забудьте. Самое высокое дерево, и стрела на нем. Там и копайте. И… кланяйтесь России.

ПОСЛЕДНИЙ САЛЮТ

— Спустите флаг,— сказал Маклай Ульсону.— «Витязь» уже поднял якорь.

Ульсон подошел к дереву, но остановился, не в силах поднять руки. Его колени дрожали, на глазах блестели слезы.

— Вы, кажется, боитесь? — спросил его Маклай.— Ну так что ж — еще не поздно. «Витязь» еще здесь. Если хотите, вы можете ехать. Я останусь вдвоем с Боем. Только торопитесь. У вас всего несколько минут.

Ульсон сделал два-три шага и остановился. Решительный голос Маклая успокоил его. Он поднял голову и посмотрел на Николая Николаевича.

Маклай стоял у дерева, на верхушке которого развевался флаг. Лицо его было спокойно, движения уверенны. Руки ловко потянули веревку, и флаг медленно пополз вниз, салютуя уходящему кораблю: