Глеб Горышин - Глядя в глаза Ладоге Страница 4

Сидели в приемной у председателя Приозерского горисполкома Виталия Максимовича Степанько, потом у него в кабинете. Это он, Степанько, когда решалась судьба завода, принял сторону санэпидслужбы, обращался в директивные органы, ездил в Москву, поддержал доктора Занина.

Председатель горисполкома сообщил нам, что лигнина (ядохимикат, продукт древесных отходов) в Щучьем заливе водолазы нашли не так много: Ладога сама выволокла его. Но он, лигнин, остался где–то в ладожских ямах, он же нерастворимый…

До нас в кабинете у Степанько долго сидел директор завода Баркалов. Степанько сказал, что директор докладывал об итоге простоя завода за год. Убыток выразился в сумме восьми миллионов с чем–то. По этому поводу Виталий Максимович высказался в общегуманном, экологическом смысле:

— Подумать, это такая малость в сравнении с чистым воздухом, водой, какие мы обрели. Эта потеря забудется, а если бы продолжали травить озеро, это невосполнимо.

Завод представлял собою зачарованное царствие тишины. От его обширной территории не исходило какого–либо запаха, дыма, звука. Две его трубы не источали в небо ни грана копоти, не курились. Пуста была площадь у проходной завода; на стендах наглядной агитации кое–что осталось от прежних времен: «дадим стране», «выполним», «навстречу знаменательной дате». Остаточные слова на стенах уснувшего, оставленного населением города.

В зелени тополей, в пустоте чистого воздуха, в безлюдии старые дома заводоуправления — краснокирпичные, под черепицей; их построили финны. Вошли в массивную дверь с медной, обтертой до матового блеска тысячами ладоней рукоятью, поднялись в приемную к директору. Секретарша, старая, грузная, озерно–синеглазая, сказала нам — ну да, примерно то же самое, что и администраторша в гостинице:

— Не надо было завод закрывать. Остановили бы на два года, построили бы очистные сооружения. Все бы рабочие, инженеры — за милую душу приняли бы в этом участие. А так инженеры чехлы шьют… Без нашей вискозы вы же себе трусов не купите. Вон я была в магазине, мне говорят, осталось белья чуть–чуть, продадим — и все. Посмотрите, на территории сосны растут, сколько зелени, цветов… Вредное производство… Я всю жизнь на заводе и никакого вреда. Такой, как наш, один был завод. Говорят, еще построят, но когда это будет? Не надо было завод закрывать! Спросите у любого рабочего, он вам то же скажет!

Мы возразили секретарше в том смысле, что белье пусть делают из хлопка. Надо думать о сохранности природы. О Ладоге. О воде для Ленинграда.

— Да ничего с ней не сталось, с водой, — вздохнула старая женщина, ветеран Приозерского целлюлозного. — Люди же учились, и квалификация, и льготы за вредность, некоторым до пенсии года не хватило. Нельзя же так сразу. Пусть бы министр Бусыгин раньше подумал, с него бы и спросить.

В отношении министра что правда, то правда.

Директор Баркалов был подготовлен к разговору с нами, сразу заметил, что все уже описано, сказано, известно, что он остался вместе с коллективом — для сохранения психологического климата, — что климат сохранен, никто не обижен: с октября 1986‑го (с закрытия) по июнь 1987‑го платили по среднему. Было 2000 работников, осталось 1500. А дальше… на заводе пустят две линии: древесноволокнистых и древесно–стружечных плиток. Из плиток станут делать мебель. На заводе будет пахнуть не серой, не химией, а древесиной.

Здесь в скобках заметим, что Алексей Владимирович Баркалов пришел директором на Приозерский завод незадолго до его закрытия, понятно, что как целлюлозник был против закрытия. До того директорствовал на Ляскельском целлюлозно–бумажном заводе.

И еще: весною 1988 года рабочие и инженеры Приозерского — теперь уже мебельно–деревообрабатывающего — завода обратились через «Ленинградскую правду» с открытым письмом в министерство: перепрофилирование завода идет недопустимо медленно, новое производство не налаживается, социальные и другие вопросы не решаются. Министр в статье заверил, что в 1988 году Приозерский мебельно–деревообрабатывающий завод выйдет на запроектированную мощность. Как это произойдет — предмет для особого внимания.

Осенью 1987 года директор Баркалов был настроен… не то чтобы оптимистически, но какая–то отчаянная решимость проблескивала в его глазах, будто человек сказал себе: «А, была не была!» Алексей Владимирович выложил нам с Фирсовым две важные для него идеи. Одну, быть может, ему внушили. Идея такая:

— Надо было где–то начать, показать всем перестройку в действии. Вот у нас и начали, показали, что новое отношение к экологии, к охране природы — это всерьез.

Вторая идея его собственная:

— Когда я учился, мне же внушили, что капиталист — это хищник, расхищает народное и природное добро. А у нас все, что ни делается, на общее благо. А вон как все обернулось. Оказалось, что с природой по–варварски обходимся.

Правильный вывод — в пользу того, кто его сделал.

Но от правильных выводов, равно как и от принятых постановлений, вода в Ладоге чище не станет. Нужен человек действия — во спасение Ладоги, такой, как Юрий Сергеевич Занин. Это он может сегодня зачерпнуть в свою пробирку воды из Щучьего залива, поглядеть на просвет, сравнить, какая была, какая стала, и возликовать душой: не зря потрачены силы, годы, нервы, сама жизнь. Вот она, моя награда!

Хотя для ликования все нет причин. Дроздово озеро, площадью в 74 гектара, с многотонной массой взвешенных в нем разнообразных токсических веществ, продолжает оставаться резервуаром–накопителем для городских стоков; вся эта дрянь стекает в Щучий залив. Не так, как прежде хлестало… Но что поделать с Дроздовым озером? Всех удовлетворяющего комплексного плана нет.

Немыслимая сентябрьская синева Ладожского озера. Оглаженность, плавность, женственность «бараньих лбов», окунувшихся в воду. Плывущие по небу облака. То дождь, то солнце. Многооттенчатая прозелень хвойных берегов. В щелях меж камнями сосенки, с короткой, как у елок, хвоей, можжевельник, лиловый багульник, голубичник с брусничником. Побуревшие рябинки. Хребты островов в прозрачности окоема. Неподалеку от берега ставной невод: колья над водой. Подле ставника станица белых чаек–рыбоедок. Тихий плеск воды о камень.

Памятник погибшему инструктору туризма Кольцову. Пошли втроем на байдарке. Штормило. Перевернуло байдарку. Один турист умел плавать, другой не умел. Инструктор туризма остался с неумевшим; держались за байдарку, надеялись, что принесет к берегу. Унесло в открытую Ладогу…

Озеро помалкивает. Озеро шебаршит о камень. Синева озера насыщеннее, ярче размытой синевы небесной.