Леонид Почивалов - Галеты капитана Скотта Страница 4

– Твердовата, – глядит на меня, на Юру. – И вы уверены, что эта черствятина сейчас что-то стоит?

– Стоит? Конечно! Ей цены нет! Это реликвия! Это память о Скотте, замечательном путешественнике. Его знают все. Ведь ваша американская база на полюсе носит его имя.

Под рыжими ресницами Никса пропадает надолго поселившийся там ленивый смешок.

– А как вы думаете, много ли здесь, в снегу, таких ящиков?

– Трудно сказать. Может быть, один, а может быть, и больше.

– Может быть, больше...– задумчиво повторяет он. Постукивает желтым ногтем по трубке, вытряхивая пепел.

– Смех, да и только, – он показывает свои крепкие зубы. – Вот уж не мог подумать, что здесь, в Антарктиде...

Бросает крошки от раздавленной галеты обратно в ящик.

– Если этот залежалый товар в самом деле может привести в умиление таких чудаков, как вы, то здесь под снегом может быть целое состояние.

Он оборачивается к Юре:

– Как думаешь, по пять долларов за штуку? А? Пойдет?..

Обратно мы возвращаемся тем же путем, и Нике по-прежнему идет впереди с палкой, тычет ею в снег – оберегает наши жизни.

– Глядите в оба, ребята! Здесь дырка.

Снег слегка оплавило летнее солнце, и ледяная корочка звонко, как стекло, похрустывает под расчетливыми, но уверенными шагами Никса.

– Если почувствуете, что снег под ногами уходит, валитесь плашмя на брюхо и ползите в сторону. Главное, не трусить! А дальше я помогу. Со мной такое уже бывало.

Я смотрю в оранжевую спину Никса... Ах, Нике, и зачем ты только сказал те слова!

Они нам встретились на окраине поселка. Даже издали по их походке можно было понять, что чем-то озабочены и заботы эти не простые. Впереди шагал массивный Борис Семенович Осипов, командир АН-12, нашего второго самолета, который в перелете шел грузовым рейсом. Летчики направлялись в сторону аэродрома. Увидев нас, сдержали шаг.

– Развлекаетесь? – за вопросом пряталась насмешка.

– Да нет. Вот были на мысе Армитедж. Отыскали галеты...

Мы рассказали о неожиданной находке.

Осипов взял одну из галет, подержал на просторной, как аэродром, ладони.

– Надо же! Самого Скотта! – протянул галету обратно, и мне почудился в его тоне оттенок зависти. – Повезло!

– А вы куда торопитесь?

– Отчаливать.

– Отчаливать?!

Я знал, что экспедиция должна была задержаться на американской базе минимум на три дня, – и вдруг: «аннушка» улетает! Не пробыла здесь и суток. Нам невесело разъяснили: накладочка получилась, у горючего, которое на американской базе, не то качество, которое потребно нашим машинам.

– Нельзя на нем лететь?

А черт его знает! Вот мы и надумали попробовать. Итак, грузовую «аннушку» посылают в пробный полет на Мирный. А вся экспедиция остается здесь.

– Возьмите нас! – вдруг попросил Юра.

Осипов исподлобья взглянул на него.

– Это риск...

Осипов слыл молчальником, словами разбрасываться не любил. Но мне показалось, что был рад просьбе.

Мы побежали обратно в Мак-Мердо в наш дом за вещами. Ветки липы отдали Никсу:

– Спасибо за все! Вот тебе еще один сувенир. Ему тоже нет цены. По крайней мере здесь, в Антарктиде.

Нике повертел в руке увядшие, но все еще пахучие ветки.

– Если вам так приспичило, ребята, я, пожалуй, отнесу их к тому кресту.

Лучи полярного солнца больно колют зрачки, словно глаза забило пылью. Безжизненная пустыня уходила к дымчатому горизонту, где белое постепенно превращалось в голубое и даже темной крупинки не было в унылом двуцветье. Где-то в этой вековечной пустыне погребенные под просторным саваном снегов спят вековечным сном Скотт и его товарищи.

Радист крикнул со своего места:

– Слышу Южный полюс. На волне – станция Амундсен-Скотт!

Темные глаза радиста радостно поблескивают, полные губы растянулись в долгой улыбке. Еще бы! Знакомые для радиста места! Андрей Капица, тогда еще молодой, но уже достаточно известный исследователь шестого континента, на борту «аннушки» добровольно исполнял обязанности радиста: он в совершенстве знал английский, а по всей нашей трассе радисту только с английским и работать. С полюсом у него личные взаимоотношения – А. Капица входил в состав Первой советской экспедиции на Южный полюс в 1956 году. Они добрались до «оси земли» после труднейшего похода на вездеходах, первого в истории похода, который начался от антарктического берега Индийского океана.

«Аннушка» после долгих часов честной работы благополучно «проглотила» над Мирным свой двадцать пять тысяч сорок пятый километр пути. Тяжелая машина с опаской коснулась колесами дорожки малопригодного для такой махины, скороспело сработанного «мирянами» ледяного аэродрома, увесисто, со скрипом во всех самолетных суставах попрыгала на не положенных для такой посадки буграх и ямах и наконец с последним рыком турбин замерла. Прибыли!'

Через несколько дней в Мирном нам с Юрой пришла в голову мысль установить здесь полосатый дорожный столб со стрелками-указателями. Экспедиционный плотник выстругал длинный брус, дощечки-указатели выпилили из фанеры мы сами, сами же их раскрасили в разные цвета и сделали нужные надписи: столько-то километров до Москвы, столько-то до Лениграда, Киева... Первой прибили табличку, которая указывала на Южный полюс.

Забегая вперед, скажу, что недавно, будучи в Ленинграде, я заглянул в Музей Арктики и Антарктики. Приятно было вдруг увидеть в числе наиболее приметных экспонатов привезенный из Мирного как предмет истории дорожный столб, сработанный и нашими руками, знакомый до гвоздя, вогнанного в него, – на стрелках-указателях я узнал собственный корявый почерк: «До Южного полюса – 2617».

Под нами Антарктида. Мы с Юрой счастливы: завершаем самый дальний в отечественной истории перелет в числе самых первых.

Едва взмываем в небо из-под зловещей тени вулкана Эребус и ложимся на курс, как Осипов, стянув с круглой головы дужку наушников, оборачивается ко мне – я стою за спиной его кресла – и, кивнув на слепящее солнцем стекло кабины, произносит:

– Вот где-то здесь они и лежат...

И мне сразу ясно, о ком он говорит. Значит, галеты произвели впечатление и на него, бывалого полярного бродягу.

Через два месяца на обратном пути из Антарктиды, снова отмеченном тревожными неожиданностями, наши самолеты задержались на крайнем севере Австралии в порту Дарвин.

В маленьком захолустном городке было безнадежно тоскливо и чудовищно влажно – люди захлебывались в собственном поту. В номере дешевой, но чистенькой гостиницы с пола я подобрал кем-то оброненный листок: «Дорогой Джон! Я снова попал в этот комариный ад. Может быть, хотя бы здесь я найду свою удачу?»