Честер Сексби - Миска бульона Страница 4

Торговцы не появлялись. Народ пока питался рыбой. Рендалль, проклиная судьбу, вспомнил о бриге, стоявшем в лагуне. У него блеснула новая надежда. Почему бы не нагрузить судно копрой, с'экономив на фрахте, и не продать заодно и бриг и копру.

Глаза чернокожих заблистали, когда он изложил им этот план, когда он выразил сомнение в их мореходных способностях, они запели военные гимны и били себя в грудь. Пусть только прикажет, они все исполнят.

Починка брига происходила в совершенно невиданных условиях; за отсутствием сухого дока, туземцы работали в воде; окунувшись с головой, они скребли бока и киль судна. Они работали сверх сил, на острове не было уже кокосового молока, не было вообще пищи, которая могла бы придать им сил. Тем не менее увлечение этим новым предприятием не остывало.

Те, чьи легкие еще выдерживали это испытание, приветствовали доброго вождя смехом и пением, вождя, чей смелый замысел должен спасти их.

Другие работали на палубе, забивая дыры, карабкаясь на мачты, приводя в порядок паруса и ставя новые снасти. Через месяц бриг был приведен в порядок, компас помещен в нактоуз, вместо старого названия было намалевано новое. Судно трудно было опознать.

В это время вспыхнула эпидемия. Сначала заболели мужчины, ибо им пришлось делать тяжелую работу при недостаточном питании, но болезнь быстро охватила и женщин. Тело покрывалось язвами, появились цинготные симптомы. Свирепствовала дизентерия. Многие туземцы отравились незрелыми орехами и нес'едобными ягодами. Многие подкрадывались к складам копры, надеясь отколупнуть с'едобный кусочек.

Рендалль отлично понимал, почему не являются торговцы, и ничуть не сожалея о том, что он прогнал их своим нелепым корыстолюбием, он осыпал их проклятиями.

Его подданные глядели на него покорным взором, покорно болели и умирали под звуки протяжных, монотонных напевов колдунов. Они были уверены, что он найдет выход из положения. Старики вспоминали, что он всегда умел прийти на помощь народу. Они жертвовали ради него последним; приносили ему последние яйца из под кур и жидкое козье молоко. Но Рендалля спасала от лихорадки виски; она же избавляла его от угрызений совести.

В день от'езда всех охватило печальное настроение. Туземцы боялись остаться одни без Рендалля. Но они подавили в себе отчаяние, чтобы устроить вождю торжественные проводы. Вместе с ним уезжало, в качестве экипажа брига, шестнадцать лучших людей. Все остальные собрались отовсюду и заполнили берег бухты. Они поднимали слабые руки, падавшие бессильно вниз. Но в последний момент раздались возгласы, исполненные надежды.

Рендалль собственноручно снес свой сундук на палубу брига и запер его в каюте. В нем лежало золотом и банкнотами, пятьдесят четыре тысячи долларов. Когда он опускал ключ в карман, его рука задрожала. Он отер пот со лба и отдал приказ к отплытию. Все эти черные лица показались ему внезапно противными до тошноты. Вновь охватила его скорбь о потерянных годах. Он почувствовал острую ненависть к этим дикарям.

Когда заскрипели якорные цепи, надулись паруса, и бриг начал проходить через риф в открытое море, Рендалль не мог больше удержаться. Точно злодей нелепой мелодрамы, он замахал кулаками и заорал в приливе бессмысленной ярости. Команда, работавшая на носу, не расслышала как следует его криков.

Пройдя риф, тяжело нагруженный бриг неуклюже закачался на волнах. Реи и мачты трещали и гнулись под напором ветра. Попутный ветер гнал ее все-таки вперед.

Неприятности начались с того момента, когда переменилось направление ветра. Рендалль мог бы еще справиться с ровным муссоном, но налетевший шторм был для него слишком силен. Закрутился вихрь, небо потемнело, и Рендаллю было трудно ориентироваться; притом вместо хронометра у него были налицо лишь обыкновенные карманные часы. Магнитная стрелка компаса вертелась, как сумасшедшая, так что туземец рулевой едва успевал следить за ее движениями. А как только шторм немного усилился, паруса, точно бумажные сорвались с рей, изорвались в клочья и понеслись по ветру. Вскоре после этого шторм затих.

Беснуясь и ругаясь Рендалль приказал команде сделать временные паруса из их одежды. Всю ночь чернокожие занимались тем, что сшивали одежду и смазывали ее дегтем, для того чтобы придать ей большую крепость, но подул муссон и разорвал все это в клочья. Наутро они обнаружили течь и стали ее заделывать, но корабль сидел слишком глубоко; кроме того, открывались все новые пробоины. Бриг вышел из строя.

В этот момент Рендалль действительно походил на "неизбежного белого человека"[2]. Револьвер в его руке заставлял команду беспрекословно повиноваться; его беспощадный голос покрывал гудение ветра и шум волн. Он уложил из револьвера обезумевшего от страха рулевого, впрочем он сделал это непреднамеренно. Такие поступки вовсе не обязательны для "неизбежного белого человека".

Бриг начал крениться и зарываться носом, к счастью, всего в четырехстах милях от Ауру; некогда было сбегать вниз за сундуком и провизией. Они еле-еле успели спустить лодки. Одна лодка немедленно пошла ко дну, но все шестнадцать человек кое-как разместились в остальных двух. Рендалль успел захватить компас, часы его шли. Пошли на веслах на Ауру, в раскаленном зное, муссон дул им в лицо.

Они добрались до рифа лишь через пять дней. В каждой лодке четверо гребли, четверо откачивали воду, ибо дно текло. Никто не спал, кроме Рендалля, он спал тяжелым сном, похожим на обморок. Он был не очень привычен к голодовке.

Так они вошли в лагуну — пятнадцать истощенных черных с вздувшимися губами, и лежавший на корме белый, похожий на выжатый лимон. Но эта никчемная тряпка все еще вождь Ауру, поэтому его заботливо снесли на берег, уложили в его хижине и принялись за ним ухаживать.

Они убеждали друг друга, что белый вождь взял с собой столько денег, намереваясь закупить продовольствие на целых два года; они много говорили о его непреклонном желании спасти их. Но скорее сердцем, чем умом они отлично понимали, что он обманул их, ограбил, что благодаря ему умерли от голода старухи и старики. А голод ведь только начинался.

Но обращение с ним этих чернокожих не изменилось. Да, они перестали любить его и доверять ему, но сила привычки делала свое дело. Разве он не вождь, разве он не правил ими двадцать два года? Они зарезали последнюю курицу, чтобы сварить ему суп.

Он очнулся от забытья и стал жадно принюхиваться к мясному запаху, носившемуся в воздухе. Он позеленел от зависти и злобы. Когда ему принесли миску с дымящимся бульоном, он принялся упрекать их слабым, но пронзительным голосом.