Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника - Александр П. Берзан Страница 4

– Ах, какая благодать!..

– Чу! – словно током, прошибает меня тревожная мысль, – Это не дятел!

Не выказывая тревоги, я сижу, весь обратившись в слух, ещё не уверенный до конца.

Тишину нарушает тихий голос Александра: «Слышишь?». Удивлённый тем, что звуки леса интересуют не только меня, я скашиваю на него глаз: «Ага!». И опять замираю, вслушиваясь в звуки…

– Гогг…

Вот! Моё ухо улавливает этот короткий, едва различимый среди какофонии звонких птичьих голосов весеннего леса, горловой звук.

– Медвежонок? – утвердительно спрашивает Александр.

– Да! – теперь уже без всяких сомнений, коротко киваю я, глазами прощупывая лес на склоне, над нами.

– Уходим, – говорит Александр.

Мы встаём с валёжины и тревожно оглядываясь на подступающий к речушке, лесистый склон сопки, уходим прочь. Я очень доволен тем, что направление нашего отступления совпадает с дорогой на кордон. У нас-то, всей защиты – мой большой тесак…

По дороге через бамбуковое поле, шагающий впереди Александр, на мгновение оборачивается ко мне и хмыкает: «Хорошо то, что хорошо кончается!».

– Ага! – облегчённо киваю я, в ответ…

Дни текут своей чередой. У каждого из обитателей кордона на мысе Четверикова – своё дело. Я – ботаник. С утра до вечера, я занимаюсь «свободной охотой». Под потолком кордона сушатся мои гербарные рамки…

Очередное утро. Я – в свободной охоте… По низкой морской террасе, под мысом Четверикова, разлита голубизна хохлаток.

– Привет, хохлатка сомнительная! – радостно здороваюсь я, – Цветок весны!

– О! Ветреницы! Анемона дебилис! Ветреница слабая! – я внимательно осматриваю россыпь мелких беленьких цветочков, в траве под ногами, – Да, как вас много!

Ярко-жёлтыми звёздами, на свежей зелени весенней травы сверкают цветки одуванчика. Рядом с ними блестят лепестками, ещё более яркие цветки адониса.

– Одуванчик аптечный! Адонис амурский! – щёлкают у меня в голове, названия растений.

Ведь, голова ботаника – это ходячий определитель растений. Вся эта весенняя зелень мне очень даже знакома, по родному Сахалину…

По склонам морского побережья, обильно цветёт уже несколько видов фиалок! Я их, конечно, уже определил! Толстая книга «определитель растений» у меня всегда под рукой. И я уже заложил их в свою гербарную папку…

А, как приятна глазу небесная синева мелких цветочков незабудки!

– Ах! – восторгаюсь я этой синеве, у себя под ногами, – Незабудка сахалинская!

Я так рад весенним цветкам! Привычным движением, я снимаю свой ботанический рюкзачок с плеч и, развязав гербарную папку, бережно укладываю между её газетными листами несколько незабудок…

Всё! Я забрасываю рюкзачок за плечи. Вперёд! Моя зелёная охота продолжается…

Вот! На морской террасе, передо мной стоят две клумбы ярко-жёлтых нарциссов.

– Ах! – изумляюсь я, – Нарциссы! Какие махровые! В жизни, таких, не видал!

Из определителя растений следует, что эти цветы, для дикой природы Кунашира не характерны. Оказывается, они завезены на наш остров человеком, являются одичавшими и в настоящее время произрастают по местам бывших поселений…

Всё. Я убираю гербарную папку в свой ботанический рюкзачок и забрасываю его за спину. Можно идти дальше. А я стою и никак не могу тронуться с места. Я грустно смотрю на нарциссы…

– Вот, что значит, время! – думаю я, – В прошлом, кануло всё. И жилища, и даже, сами люди. Ни-че-го нет… Дикое побережье вокруг. Ничто, уже, не напоминает здесь о былом! Ничто… И только каждую весну, по-прежнему пышно, расцветают две клумбы ярко-жёлтых, махровых нарциссов…

На низкой морской террасе, мой, натренированный глаз ботаника, упирается в кустарник, высотой в рост человека. Не сводя с кустарника заинтересованного взгляда, я с ходу подворачиваю к нему.

Тонкие, зелёные прутики… Молодые листочки, пучками, ещё только выглядывают из полураскрытых почек. Я, в раздумье, трогаю прутики пальцами: «Что же это такое?». Вот, из почек выглядывают зачаточные, ещё не развитые серёжки!

– Вроде бы, на иву похоже… – пожимаю я плечами, – Но!.. Какая же, это ива?! Если почки располагаются не поодиночке (очередное листорасположение), как у всех ив, а строго напротив друг друга?! Следующие две почки, также, сидят одна напротив другой, но сдвинувшись на девяносто градусов вокруг оси побега. Классическое супротивное листорасположение!

– Сейчас, посмотрим! – я раскрываю определитель растений…

– Вот, так новость! – через минуту моё лицо вытягивается, – Ива! Оказывается, есть исключение из общего правила! Это – ива!

– Представляешь? – в восхищении, я разговариваю сам с собой, – Ива! Блин, это ива!

Удивительно… Особняком от всего «ивового рода» стоит ива Корионаги. В определителе, она приводится только для Кунашира. И опять – как заносной вид, то есть, вид, завезённый сюда человеком.

– Какая-то японская ива! – вслух размышляю я, – Почему японская? Потому, что в её названии «Корионаги» стоит с большой буквы – значит, это фамилия. Эта ива названа в честь какого-то Корионаги… Эту иву сюда привезли люди! Когда-то… И посадили у своего жилища…

Это ещё одна разгадка для моего «ботанического» ума. Я – очень, ей, доволен!

По скалистым склонам морских террас мыса Четверикова разбросаны малиновые пятна из множества мелких цветков. Я раскрываю свою гербарную папку…

По определителю растений, эти мелкие растеньица – это первоцвет Фори.

– Хм! Опять с большой буквы! – хмыкаю я, промежду делом, – Этот первоцвет назван в честь какого-то Фори! Я думаю, что этот Фори был французом, с ударением на втором слоге… Наверняка, это опять кто-то из первооткрывателей Курил.

Яркие краски весны радуют мой глаз и душу. После аскетичной белизны зимы, так приятна эта буйная зелень! Я стою на краю высоченного берегового обрыва мыса Четверикова и смотрю вниз, на покрытый ольховником склон справа от меня. Я смотрю на то, как голые ветки ольховника раскачиваются на тёплом ветру. Ветер сильно тянет по склону снизу, от моря. При каждом его порыве, жёлтые облачка пыльцы срываются с переспелых, свисающих тяжёлыми гроздьями с веток серёжек и плывут мне навстречу… Я качаю головой и восторженно улыбаюсь весне: «Ольха курчавая! Целые облачка пыльцы! Никогда такого не видел!»…

Сегодня утром мы отправляемся на Серноводский перешеек. У лесников кордона Александра Воробьёва и Андрея Архангельского, там – свои дела. Им нужно установить два аншлага, обозначающих границу заповедника. Я же сегодня, как всегда, займусь «свободной охотой».

Бездонное, синее небо! Яркое солнце ослепительно сияет над головой. Кругом – такая теплынь! Через пару часов я понимаю, что мы слишком тепло одеты! Я стягиваю свой синий свитер и привычно, по лесному, завязываю его рукавами, вокруг пояса. Кочкарниковая низменность Серноводского перешейка сплошь поросла низкорослым ольховником. Бесконечные кочки этой равнины покрывает ковёр клюквы. Я сбрасываю с плеч свой ботанический рюкзачок, раскручиваю несколько плетёнок клюквы и торопливо (меня никто не ждёт) закладываю их в свою гербарную папку…