Chatwin Bruce - Брюс Чатвин - Тропы Песен (1987) Страница 40

— Антилопы были нашими друзьями, — сказала одна из женщин с ослепительной белой улыбкой. — Теперь они ушли далеко, далеко. Теперь нам ничего не остается — только смеяться.

Они все как один взорвались смехом, когда я спросил про губернаторских коз.

— А если вы нам купите козу, — сказал главный охотник, — мы ее тоже убьем и съедим.

— Хорошая идея, — сказал я полицейскому. — Давайте купим им козу.

Мы перешли через ближайший вади и подошли к скотоводу, который поил там свой скот. Я заплатил чуть больше, чем он запросил за годовалого козленка, и охотник повел его к лагерю. Булькающий звук, раздавшийся из-за куста, возвестил о том, что его жизнь оборвалась и что на ужин будет мясо.

Женщины смеялись, отбивали тамтам на старых жестяных тазах и пели нежную воркочущую песню, благодарившую иноземца, подарившего им мясо.

Известна одна история про мавританского эмира, который, сведенный с ума улыбкой женщины-немади, похитил ее, нарядил в шелка — и с тех пор ни разу не видел ее улыбки до того дня, когда она сквозь решетку своей темницы не заметила мужчину-немади, который шел по базару. Надо воздать эмиру должное: он отпустил ее.

Так в чем же, спросил я у женщин, секрет их знаменитой улыбки?

— Мясо! — весело воскликнули они, все, как одна, обнажив белые зубы. — Это мясо дарит нам такие красивые улыбки. Мы жуем мясо — и обязательно улыбаемся.

В маленькой белой палатке, сшитой из полосок суданского хлопка, жила старуха с двумя собаками и кошкой. Звали ее Лемина. Она была очень старой еще в ту пору, когда сюда приезжал швейцарец, а было это двадцать лет назад. Полицейский сказал, что ей больше ста лет.

Высокая и прямая, в синих одеждах, она прошла между колючими кустарниками к предмету всеобщих восторгов.

Махфульд поднялся, чтобы поздороваться с ней. Старуха была глухой и немой. Они стояли на фоне темнеющего неба и жестикулировали, изъясняясь на языке знаков. Кожа у старухи была белая, как бумажная салфетка. Глаза под капюшонами век были мутными. Улыбнувшись, она воздела морщинистые руки в мою сторону и издала какую-то длинную птичью трель.

Ее улыбка продолжалась добрых три минуты. Потом она повернулась, сорвала веточку акации и пошла обратно в свою палатку.

Среди этих светлокожих людей негр смотрелся диковинкой. Я поинтересовался, как он к ним попал.

— Он был одинок, — ответил Махфульд. — Вот он и прибился к нам.

Тогда полицейский объяснил мне, что чужой мужчина может пристать к немади, а вот женщина — никогда. И все же, поскольку их численность так мала, а ни один уважающий себя чужак не станет навлекать на себя позор, беря жену из «низших», то их женщины всегда выискивают «свежую белую кровь».

Одна из молодых матерей, серьезная и миловидная молодая женщина в синем капюшоне, кормила грудью младенца. Эта была жена охотника. На вид ей можно было дать лет двадцать пять; однако, когда я упомянул имя швейцарского этнографа, ее муж улыбнулся и, указав рукой на жену, сказал: «У нас и от него есть один».

Он отложил свои плотницкие принадлежности и свистнул куда-то в сторону второго лагеря. Через минуту-другую из-за кустов появился гибкий юноша с бронзовой кожей и мерцающими зелеными глазами. В руке у него было копье, а возле ног — две собаки. На нем был только кожаный набедренный лоскут. Его светло-рыжеватые волосы были острижены, образуя нечто вроде петушиного гребня. Завидев европейца, он сразу опустил веки.

Он молча уселся между матерью и приемным отцом. Их можно было бы принять за Святое Семейство.

Когда я закончил свой рассказ, Аркадий не стал делать никаких замечаний, просто встал и сказал:

— Нам пора ехать.

Мы зарыли в землю мусор и пошли обратно к машине.

— Может, тебе это покажется глупым, — сказал я, пытаясь добиться от него хоть какой-то реакции, — но я до сих пор живу с улыбкой той старухи.

Эта улыбка, сказал я, стала для меня словно весточкой из Золотого Века. Она научила меня начисто отвергать любые попытки доказать, что человек гадок по природе. Мысль о возвращении к «первобытной простоте» ничуть не наивна, не антинаучна и не оторвана от действительности.

— Отречение, — подытожил я, — даже сейчас может принести плоды. Еще не поздно.

— С этим я согласен, — сказал Аркадий. — Если у мира вообще есть будущее, то это будущее аскетическое.

26

В полицейском участке в Попанджи две девушки-аборигенки в грязных платьях в цветочек стояли у конторки и приносили клятвы перед ответственным чиновником. Чтобы они могли подать прошение о социальном пособии, нужна была его официальная печать. Их приход оторвал его от упражнений со штангой.

Он взял руку более высокой девушки и положил ее на Библию.

— Вот так, — сказал он. — А теперь повторяй за мной. Я, Рози…

— Я, Рози…

— Клянусь Всемогущим Богом…

— Клянусь Всемогущим Богом…

— Достаточно, — сказал он. — Теперь ты, Мёртл.

Полицейский потянулся за рукой второй девушки, но та скривилась и выдернула ее.

— Давай, милочка, — сказал он вкрадчивым голосом. — Нечего изображать недотрогу!

— Ну, давай, Мёртл, — сказала ее сестра.

Но Мёртл яростно мотала головой и держала руки за спиной, крепко сцепив их. Потом Рози удалось разжать указательный палец сестры и пригнуть его к переплету Библии.

— Я, Мёртл… — подсказал полицейский.

— Я, Мёртл… — повторила она таким голосом, как будто эти слова душили ее.

— Ладно, — сказал он. — Хватит.

Он шлепнул печати на их бланки с заявлениями и поставил на каждой печати свою размашистую подпись. За ним на стене висели портреты королевы и герцога Эдинбургского. Мёртл, посасывая большой палец, вытаращила глаза на бриллианты королевы.

— Ну, чего тебе еще надо? — спросил полицейский.

— Ничего, — ответила Рози за сестру.

Девушки убежали, проскакав мимо флагштока по мокрому от дождя газону. Дождь лил весь день. Они зашлепали по лужам в сторону мальчишек, гонявших футбольный мяч.

Полицейский был коротышкой с красным лицом, коротковатыми ногами и почти неправдоподобно могучими мускулами. С него градом струился пот, а морковно-рыжего цвета кудри липли ко лбу. На нем было короткое льдисто-голубого цвета трико с атласным отливом. Грудные мышцы были на столько массивными, что майку распирало, и по бокам от лямок торчали соски.

— Привет, Арк, — поздоровался он.

— Ред, — сказал Аркадий, — познакомься с моим другом Брюсом.

— Рад познакомиться, Брюс, — сказал Ред.

Мы стояли у окна из листового стекла и глядели на пустой горизонт. Земля была залита водой, она затопила несколько аборигенских лачуг сантиметров на тридцать или выше. Жители этих домов забросили все свои пожитки на крыши. В воде плавал мусор.