Жюль Верн - Кораблекрушение «Джонатана» Страница 40

— Весьма любезно с его стороны, — насмешливо протянул Кау-джер.

— До тех пор, пока архипелаг Магеллановой Земли оставался res nullius,[5] — продолжал капитан, — приходилось ограничиваться простым наблюдением. Но теперь положение в корне изменилось. После аннексии…

— Захвата, — процедил сквозь зубы Кау-джер.

— Простите, что вы сказали?

— Ничего. Продолжайте.

— …после аннексии перед чилийским правительством, стремящимся упрочить свою власть на архипелаге, встал вопрос о том, как отнестись к вашему пребыванию в его владениях. Отношение это будет всецело зависеть от вас. Поэтому мне поручено выяснить, каковы ваши намерения. Я предлагаю заключить союз.

— Или объявить войну?

— Так точно. Ваше влияние на местное население неоспоримо. Но будет ли оно направлено против Чили или же вы поможете нам в деле цивилизации диких племен? Станете ли вы нашим другом или противником? Это решать вам.

— Ни тем, ни другим, — ответил Кау-джер. — Я останусь нейтральным.

Капитан с сомнением покачал головой.

— Принимая во внимание ваше положение на архипелаге, — сказал он, — мне кажется, что сохранить нейтралитет будет очень трудно.

— Наоборот, очень легко, — возразил Кау-джер, — и по той простой причине, что я покинул архипелаг Магеллановой Земли навсегда.

— Как — покинули? Однако вы здесь.

— Здесь остров Осте, свободная земля. И я решил больше не возвращаться на ту часть архипелага, которую вы лишили свободы.

— Следовательно, вы окончательно обосновались на острове Осте?

Кау-джер утвердительно кивнул головой.

— Что ж, это значительно упрощает дело, — с удовлетворением сказал капитан Фуэнтес. — Значит, я могу заверить правительство, что вы не будете выступать против него?

— Передайте вашему правительству, что я не желаю его знать, — отчеканил Кау-джер и, поклонившись офицеру, пошел своим путем.

Некоторое время капитан следил за ним глазами. Несмотря на категорическое утверждение этого странного человека, чилиец вовсе не был убежден, что замеченное сходство было лишь игрой его воображения. И в этом сходстве таилось, по-видимому, нечто совершенно из ряда вон выходящее, раз оно так взволновало капитана.

— Странно… странно, — пробормотал он, в то время как Кау-джер, не оборачиваясь, медленно удалялся.

К сожалению, Хосе Фуэнтесу не пришлось проверить основательность своих подозрений. Словно боясь дать повод для расспросов о прежней его жизни, Кау-джер вечером того же дня отправился в один из обычных продолжительных походов по острову.

Через неделю корабль был разгружен. Помимо щедрых даров, присланных чилийским правительством для новой колонии, «Рибарто» доставил еще Множество различных галантерейных товаров по частному заказу одного из колонистов, а именно — Гарри Родса.

Совершенно несведущий в агрономии и неприспособленный к хлебопашеству, Гарри Родс решил стать коммерсантом-импортером. Поэтому после провозглашения независимости острова, когда появились некоторые надежды на успешное развитие колонии, он поручил командиру вестового судна выслать с первой же оказией товары для мелочной торговли. Тот выполнил поручение: «Рибарто» доставил по заказу и за счет Гарри Родса множество самых разнообразных предметов — одежду, обувь, спички, иголки, нитки, булавки, табак, карандаши, бумагу, чернила и т. д. В общем, вещи недорогие, но весьма необходимые.

Однако, видя, как развертываются события, Гарри Родс решил, что его затея лопнула, и уже подумывал о том, что не лучше ли оставить весь товар на «Рибарто», а самому сесть на корабль и покинуть страну, где не имелось никаких шансов на успех?

А куда можно отправиться с таким грузом, крайне ценным здесь, в полудиком краю, но не находящим спроса там, где этих предметов сколько угодно? Поразмыслив, Родс решил еще немного выждать. В конце концов, «Рибарто» — не последний корабль, посетивший остров. Если обстановка не изменится — ну что ж, возможность уехать отсюда еще не потеряна.

Разгрузившись, «Рибарто» снялся с якоря и двинулся в путь. А через несколько часов вернулся и Кау-джер, словно он только и ждал момента отплытия корабля.

Жизнь опять потекла по-прежнему. Одни занимались огородничеством или удили рыбу, а большая часть эмигрантов бездельничала. Но теперь подобная беспечность до некоторой степени оправдывалась тем, что продовольственные запасы на острове значительно пополнились. Поскольку в лагере сейчас насчитывалось меньше сотни человек (включая жителей Нового поселка, как с общего согласия стали называть поселение, выросшее вокруг дома Кау-джера), можно было преспокойно прожить еще по крайней мере года полтора.

Что же касается Боваля, то он вел поистине царский образ жизни. По правде говоря, адвокат и в самом деле был настоящим царем-лежебокой, потому что царствовал, но не правил. Впрочем, губернатор считал, что все идет отлично.

В первые же дни своего правления Боваль специальным постановлением возвел лагерь в ранг официальной столицы острова Осте и дал ему название «Либерия». После этого великого деяния губернатор почил на лаврах.

Великодушный дар чилийского правительства дал Бовалю возможность еще раз проявить власть, направив ее на организацию развлечений для своих подданных. По его приказу половина привезенных спиртных напитков была оставлена про запас, а половина выдана колонистам. Плоды подобной щедрости не заставили себя ждать. Многие эмигранты немедленно напились до бесчувствия, а больше всех Лазар Черони. Туллии и Грациэлле пришлось снова столкнуться с отвратительными сценами, отзвуки которых потонули в праздничном гуле. Второй раз лагерь пировал вовсю.

Люди пили, играли в азартные игры, плясали под звуки скрипки Фрица Гросса, воскресшего под действием рома. Те, кто был потрезвее, собирались вокруг талантливого музыканта. Случалось, даже сам Кау-джер переходил на правый берег, привлеченный дивными мелодиями, тем более изумительными, что никогда еще подобные звуки не раздавались в этих краях. Кау-джера сопровождал кое-кто из жителей Нового поселка: Гарри Родс и вся его семья, которую также очаровывала музыка Фрица Гросса; Хальг и Кароли, для которых она представляла настоящее чудо — недаром они внимали ей, открыв рот от изумления; Дик и Сэнд, едва заслышав звуки скрипки, опрометью мчались на другой берег.

При этом Дик, конечно, хотел просто поразвлечься: скакал и плясал что было сил, стараясь попасть в такт. Но его друг вел себя совершенно иначе. Обычно Сэнд становился в первые ряды слушателей и, широко раскрыв глаза, дрожа от волнения, напряженно слушал, боясь пропустить хоть единую ноту, и уходил только тогда, когда последняя мелодия улетала в бескрайнее небо.