Владимир Обручев - Золотоискатели в пустыне Страница 42

— Я представляю себе, как погиб мой работник, — сказал надзиратель. — Он скоро дошел до брода, привязал ишака поблизости и вышел на перекресток посмотреть, нет ли дунган. Может быть, он сам еще не решил, куда бежать, назад ли на рудник, или на Манас, или в Чий Чу, чтобы скрыться с золотом, которое спрятано в моей корзине на ишаке; это золото я взял с собой, чтобы сдать в казну в ближайшем городе. А у брода он сразу наткнулся на дунган. Они приняли его за рудокопа, бежавшего из Чий Чу, и прикончили, чтобы отнять золото, бывшее при нем, которое он добром отдать не захотел. Но просто чудом спасся мой ишак.

Надзиратель также принял участие в ночном дежурстве, так что на каждого пришлось меньше двух часов, и все могли выспаться. Ночь прошла спокойно, волков не было слышно. В горах на юге прошла гроза, но в долине шел небольшой дождик, от которого беглецы укрылись под деревьями.

На следующий день продолжали путь. Лое ехал на одном ишаке, а на двух других были навьючены вещи. Рудокопы шли с почти пустыми корзинами, что очень облегчало путешествие. Долина повернула на восток и стала более открытой. Хотя справа все время тянулись довольно высокие скалистые горы с дикими ущельями, но слева поднималась только плоская терраса. Взобравшись на нее, можно было видеть, что долину с этой стороны окаймляет широкая полоса каменистой Пустыни, за которой на горизонте тянулись зубчатой стеной горы Кату. В долине попрежнему чередовались рощи, чащи кустов и зарослей, но воды в речке стало меньше, и русло местами скрывалось среди высоких камышей.

Во время обеденного привала Мафу застрелил в зарослях молодого кабана, мирно дремавшего в яме с водой. Это была приятная прибавка к провизии путников, так как позволяла сдабривать пшенную кашу салом и мясом.

Еще два дня подвигались, не торопясь, вниз по долине, которая оставалась безлюдной; встретившиеся кое-где калмыкские зимовки еще были пусты. Речка местами совершенно исчезала, оставляя сухое русло, потом опять появлялась. Рощи тополей встречались реже, появились большие, искривленные кусты тамариска. На правом берегу продолжалась та же скалистая цепь, на левом — каменистая пустыня. Но в двух местах внесли разнообразие группы пестрых скалистых холмов с лабиринтом ложбин. Эти холмы, расположенные в долине Дарбуты недалеко друг от друга, называются Чокмак-Тас и Найза-Тас.

Ночевали в роще возле Чокмак-Таса, и мальчики имели возможность осмотреть его. В центре группы возвышался черный холм в виде конуса с такими гладкими боками, что Хун и Пао после нескольких попыток вскарабкаться на вершину должны были отказаться от этого. Вокруг него среди извилистых рытвин и ложбин поднимались утесы самых разнообразных форм и различного цвета — бурого, желтого, зеленого и красного. Одни напоминали яйцо, поставленное на тупой конец; другие представляли собой столбы из одной или нескольких глыб, наложенных друг на друга; третьи имели вид каменных грибов различной величины. Из кустов, росших по ложбинам, то и дело выскакивали зайцы, которых мальчики безуспешно пытались поймать или хотя бы убить брошенным камнем.

Вернувшись в лагерь, они были в таком возбуждении от виденного, что Лю Пи и Мафу пошли осмотреть холмы, а надзиратель принялся мастерить лук из прута тальника с тетивой из кишок кабана и стрелами из твердых прутьев джигды (лоха). Он кончил работу, в которой мальчики приняли живое участие, уже при свете костра. Лю Пи и Мафу также были заинтересованы холмами; первый высказал предположение, что в них должно быть золото, второй — что гладкий конус состоит из железа. Он принес кусок очень тяжелой черной руды, которую удалось отковырнуть ножом на склоне конуса.

На рассвете надзиратель повел Хуна и Пао к холмам, чтобы показать им охоту на зайцев, которые кормились на лужайке в долине зеленой травой и молодыми побегами тальника. Надзирателю удалось подстрелить двух, а Хуну — остроносую утку из небольшой стаи, плававшей в речке; зайцы были слишком проворны для неопытного стрелка.

Когда охотники принесли свою добычу в лагерь и Мафу похвалил их, Пао спросил его:

— Почему ты сам не стреляешь зайцев своим ружьем? Их так много.

— Видишь ли, нахал, у меня зарядов мало, и их жаль тратить на такую мелкую дичь; если моя пуля попадет в зайца — она его разорвет на куски, есть нечего будет. Другое дело — кабан, хуан-янг, кулан.

Это была правда. Но Мафу не прибавил, что он умеет стрелять только в неподвижную цель.

В этот день беглецы около полудня дошли до глубокого ущелья Тар, где речка Дарбуты врезалась в большой гранитный массив. Но перед ним они миновали перекресток второй большой дороги, которая вела с рудников Дагун и Цзагун, самых восточных в Джаире, на Манас. Здесь путники наткнулись на жуткую картину: на площадке, среди кустов, клочья ваты, лохмотья одежды, рваные башмаки и соломенные сандалии валялись вперемежку с человеческими костями и черепами. В одном месте почва была усыпана крупинками золота. Очевидно, у кого-нибудь из беглецов в одежде было зашито золото, оставшееся незамеченным настигшими их дунганами, а когда волки растерзали его труп, оно просыпалось на землю.

— Соберите это золото, мальчики, — сказал надзиратель. — На Манасе мы, наверно, найдем семью кого-нибудь из погибших рудокопов и отдадим ей золото.

Пока Хун и Пао осторожно сгребали желтые крупинки вместе с пылью, Мафу, внимательно осматривавший площадку, нагнулся и поднял что-то с земли. Это было серебряное кольцо-печатка с красным камнем, на котором были выгравированы китайские иероглифы.

— Похоже, что это кольцо надзирателя с Чий Чу, — . сказал Лю Пи. — У него было точно такое же на большом пальце левой руки.

Подошел надзиратель, заинтересованный находкой, осмотрел кольцо и спросил:

— А как звали вашего лое на Чий Чу?

— Чжун Ю ванг, кажется, — ответил Лю Пи.

— Да, здесь написано «Чжун Ю ванг», — сказал лое. — Очевидно, несчастный погиб, и все золото, которое он вез с собой, казенное и собственное, попало в руки дунган.

Покинув площадку, караван вскоре вступил в ущелье Тар. Врезываясь в твердый гранит, долина Дарбуты сразу сужалась; с обеих сторон крутыми уступами поднимались розовые утесы вперемежку с осыпями щебня и дресвы. В русле, сухом выше ущелья, появилась вода, и речка быстро текла по гальке, окаймленной узкой полосой тополей и редкими кустами. Утесы часто подступали к самой воде, и каравану приходилось брести прямо по речке.

Ущелье, круто повернув вправо, кончилось. Путники опять вышли в широкую долину, которая тянулась до горизонта между отвесными обрывами справа и пологими откосами террасы той же пустыни слева. Местность стала здесь более открытой, рощи тополей почти исчезли, и русло речки, большею частью сухое, окаймлялось только густыми кустами, а по остальному пространству широкого дна долины сравнительно редко встречались большие кусты и корявые деревья тамариска, между которыми извивалась дорога. Местность была совершенно безлюдна. В изобилии попадались только зайцы, за которыми молодые охотники гонялись усердно и не без успеха.