Владимир Мальцев - Пещера мечты. Пещера судьбы Страница 42

Ладно, если ситуация действительно нетривиальна. Менее понимаемо, когда стены рисуют там, где их нет и в помине. Пару таких примеров я приводил в главе о сепульках, но коронный приберег на сейчас. Пещера Промежуточная. На первопрохождении, в 1977 году, нас первым делом понесло на юг. В 300 метрах от входа, сразу в конце Пустынного Зала, мы совершенно автоматически попали в гигантский лабиринт обмазанных мокрой глиной ходов, причем отнюдь не узких. Нам там не понравилось, даже снимать не стали, окрестили Канализацией, вернулись на развилку и занялись северной частью, оказавшейся гораздо интереснее. До 1985 года юг Промежуточной никто не трогал — так руки и не дошли, а в 1985 тронули. Причем Вятчин. Который, несмотря на массу странных идей, является одним из лучших спелеотопографов страны. С изумительным чувством направления и великолепным пониманием пещеры. Его две экспедиции 1985 года принесли массу новых участков. Но на юге ходов не оказалось. Вообще. У зала Пустынного южная стенка оказалась глухой. Вятчин, зная мою строгость подхода к информации, понимал, что если я там был, то ход есть. Стенка прочесывалась по периметру трижды. Ни единой щели. Вынесли вердикт, что, наверное, после какого-либо паводка проход перекрыло глиной. В 1987 году проход нашелся. Гришей Пряхиным из Самарканда. Шириной пятнадцать метров и высотой метр. Не где-либо наверху. У зала в этой части ровно выстеленный глиной пол и плоский понижающийся потолок. К проходу вело выраженное русло. Пропустить его было ну просто нельзя. Мы с Вятчиным потом долго пытались понять, что произошло, но так ничего и не поняли. Прямо какая-то свертка пространства получается. Имеется целая коллекция подобных продолжений, кем-то по разу пройденных, а потом потерянных. Большинство из них так по второму разу и не найдено, как, например, вариант Лившица в самом центре Кап-Кутана Главного, совсем рядом с сепулькарием Сучьи Дети. Были мы там втроем — я, Саша Лившиц и моя нынешняя жена Наташа. Делали, в частности, топосъемку, но технология с планшетами, позволяющая оперативный контроль съемки, тогда еще не была разработана — карта отстраивалась только после возвращения. Саша через пару лет погиб, так и не попав туда вторично, моя жена больше в пещеру не ездила, а у меня руки так и не дошли, хотя продолжение было интересным и красивым. Топосъемка не проявилась. Согласно Сашиным замерам (он был на компасе) мы вообще никуда не ходили, а завинтились в шесть оборотов вокруг исходной точки, не удаляясь от нее более пяти метров. Видимо, что-то было с компасом. С тех пор я трижды посылал разные группы найти это продолжение. Они вылизали каждую возможную щель и не нашли ни наших следов, ни наших пикетов. И вообще ничего похожего на хоть какое-то продолжение. Так что принцип крымчан «нет и пещеры» — весьма актуален.

Второй в топосъемочной группе помещает нуль рулетки на предыдущий пикет, дает команду на отсчеты, замеряет азимут и угол превышения на новый пикет, и записывает результаты. Здесь уже проявляется первая особенность нашего стиля. В простых пещерах замеры безо всяких затей записываются в журнал типа блокнота, снабжаются данными о расстоянии до правой стенки, до левой стенки, о высоте хода, и о развилках. У нас, особенно в сырах, развилок сколько угодно на каждом пикете, причем сколько именно — это еще вопрос, а расстояние до стенки есть весьма условное понятие, зависящее от того, считать ли, скажем, рога и копыта стенкой. Информативность же простой записи полностью теряется, если в графе б/х (боковые ходы) появляется запись типа «вправо — 2, влево — д/х (до хрена)». Во избежание такого, мы скорее проводим упрощенный вариант мензульной съемки, чем просто провеску ходов. В комплекте второго отдельной сепулькой идет школьная чертежная доска. На приколотой к ней миллиметровке справа записывается таблица замеров, а слева — чертится обстановка, причем не просто абрисом. Как только обстановка становится неоднозначной, доска размещается на очередном пикете и ориентируется по компасу. Далее с помощью лежащего на доске компаса замеряются азимуты на все характерные точки окрестности (расстояния достаточно брать «на глаз», с точностью до полуметра). Тут же, используя боковую сторону компаса с линейкой, эти характерные точки со всеми их взаимоотношениями можно отрисовать в масштабе и тут же снабдить (на нарисованных стрелочках) цифровой и описательной информацией. Если зал плохо просматривается, идущему первым приходится обходить его по периметру, давая свет с каждой характерной точки. Таким образом, по ходу съемки получается уже почти карта, рисовка которой, хоть и носит печать субъективности, достаточно хороша. Конечно, карта будет перерисована еще минимум раз, а скорее дважды. Обычно большинство отдельно снимаемых участков либо зацикливаются на себя, либо стыкуются с соседними участками. При каждой стыковке нужен разгон ошибок, который даже на лагере возможен только вчерне. По возвращении выполняется общий разгон ошибок, который, учитывая большую сложность лабиринта, вручную невозможен вообще и выполняется на компьютерах.

У второго в двойке роль несколько более сложна и ответственна, чем у первого. Нужно постоянно следить за работой компаса, который выходит из строя с той же частотой, что и все остальное снаряжение, причем с самыми плачевными последствиями, как в вышеприведенном эпизоде с Лившицем. Фактически, при каждом замере следует удостовериться, что стрелка не застревает, шкала не свернулась и провод от налобника вместе со своим магнитным полем находится достаточно далеко. Кроме того, требуется бездна пространственного воображения, чтобы изобразить окружающую обстановку. Как я уже отмечал, рисуемая карта не есть нечто точное, а скорее модель участка пещеры, причем модель в субъективном видении того, кто на компасе. Десять спелеологов на одном и том же участке нарисуют восемь разных карт, из которых четыре будут вполне правомерны, несмотря на весьма слабое сходство между собой. Еще четыре будут чушью, а еще двое спелеологов просто честно откажутся рисовать, понимая, что их воображения на это не хватает. Как, например, регулярный участник наших экспедиций Володя Шандер, прекрасный спелеолог во всех отношениях и далеко не глупый человек. Просто не всем дано.

Использование чертежных досок (похоже, впервые введенное И. В. Чернышом) оказалось гениальным изобретением сразу с нескольких позиций. Кроме уже описанного использования в качестве импровизированной мензулы, доска отчасти заменяет прицельную антенну для компаса. У доски есть бортик, к которому край компаса можно прижать, и прицелом становится вся боковая планка доски. При ее длине 34 сантиметра это уже обеспечивает вполне приемлемую точность. Более того, у доски внутри есть пространство для карандашей, в котором они не ломаются, в отличие от кармана или сепульки. Туда же можно положить транспортир, точилку, запас миллиметровки, запасные колоды пикетов и кучу других нужных предметов. И все это останется чистым и целым. Наконец, имея доску, миллиметровку, ластик, угольник и транспортир, можно на ежечасном перекуре отстроить вторую версию карты пройденного. Это лучше, чем заниматься тем же вечером на лагере — если возникли сомнения, можно вернуться и повторить замер. Заодно и возвращаться по готовой карте гораздо сподручнее, чем по стрелочкам на пикетах.