Наоми Уэмура - Один на один с Севером Страница 43

Очень горько мне стало тогда за своих друзей, которые столько сделали, чтобы я смог сюда попасть. Передо мной возникают их лица. Одни недоумевающие: «Как же это могло произойти?» Другие подбадривающие: «Ну и что же? Все в порядке! Не падай духом».

Сколько они для меня сделали! Я им благодарен от всего сердца. Достоин ли я их? Действительно ли сделал все, что было в моих силах?

Но падать духом я и не собирался. Искренне поздравил ребят с успехом, а себе напомнил, что кроме полюса меня ждет еще и Гренландия. Мое путешествие продолжается. После того как я дойду до полюса, мне предстоит еще долгий путь по безлюдной ледяной равнине Гренландии, по местам, где еще ни разу не ступала нога человека. Поэтому каждый шаг к полюсу — это уже шаг к Гренландии. Мне нельзя расслабляться, нельзя тратить свои силы попусту. Каждый день этого путешествия неповторим, и его надо прожить с радостью, без сожалений.

Собаки, наверное, спят, ни о чем не тревожась. Расчувствовался я сегодня — хочется и им сказать Что-нибудь хорошее, пожалеть, приласкать, поблагодарить их. Нужно впредь с ними быть помягче, а то они слова доброго от меня не слышат. Только приказания: «Вперед!», «Стой!», «Быстрей!», «Поспеши». Иногда и хлыстом достается. Конечно, спешить надо — это суровая необходимость, и ничего ту не поделаешь. Но чем бывает труднее, тем больше нужно ласковое слово. Оно скрашивает тяжелые будни, облегчает бремя повседневных тягот.

Самолет, как и было намечено, прибыл после полудня. Выгрузив продовольствие и забрав израненного Нуссоа, он сразу же улетел.

Собакам было позволено наесться до отвала свежей тюлениной: завтра начинается действительно последний этап моего путешествия. Так что держитесь, друзья мои!

27 апреля

Пасмурно, временами ясно. Температура воздуха — минус 11–20 градусов.

В путь отправился в семь утра. Собакам наш вчерашний отдых явно пошел на пользу. Для меня же вчерашний день прошел тяжело. Все время не мог отделаться от чувства неудовлетворенности собой, которое возникло в связи с тем, что я отстал от университетской команды. Целый день я машинально повторял: «Досадно! Господи, как досадно!» Если бы меня кто-нибудь мог видеть со стороны, то, наверное, подумал бы, что я тщетно пытаюсь выучить наизусть какое-то важное заклинание — так часто и упорно произносились мной эти слова. И сегодня настроение не лучше. Хорошо, что никого рядом нет.

…Но надо идти вперед. Что бы ни случилось, необходимо идти вперед!

Чуть мы отъехали от стоянки, как снова начались торосы. Лавируя между ними, мы сворачиваем то вправо, то влево. Кума хорошо понимает меня. Вдруг ни с того ни с сего он неожиданно меняет направление. Я кричу: «Осторожно! Стой!» Но уже поздно. Нарты ударяются о глыбу льда и переворачиваются, я лечу с них кувырком. Поднимаюсь и подхожу к нартам… Вот она, моя небрежность! Ну ведь говорил же я себе, что нельзя думать ни о чем постороннем, когда вокруг подстерегает столько неожиданностей! Вот что теперь делать?

Я стоял над нартами в раздумье. Передний конец одного из полозьев сломан, а рукоятка, которая прикреплена к задку нарт, треснула. Выдвинувшаяся во время падения антенна передатчика воткнулась в снег и раскачивалась, поддерживая в воздухе сам передатчик. Ни вдвинуть обратно, ни вытянуть ее больше было нельзя.

Перевернуть нарты с грузом и поставить их в нормальное положение было невозможно: слишком тяжело для одного человека. Пришлось развязать веревку и заняться разгрузкой. Потом привязываю обломок полоза шпагатом на место — другой ремонт пластмассы в моих условиях невозможен — и переворачиваю нарты. Все это происшествие отняло у меня около часа. Довольно тепло — минус 17 градусов, и я работаю некоторое время без перчаток.

Когда все было закончено, отправились дальше. Через полчаса выходим из торосов и натыкаемся на полосу открытой воды шириной 50–70 метров. Она идет в северо-восточном направлении и преграждает путь. Видно, что и у этого и у противоположного берега она уже затянулась льдом. Кое-где попадаются приподнятые участки, где лед особенно прочен. Но к середине трещины таких мест становится все меньше и меньше.

Я рискнул спуститься на лед — он оказался гораздо прочнее, чем можно было бы предполагать. С одного удара лом не пробивал его толщу. Попрыгал — лед не прогибался. Тогда я направился к середине; шел осторожно, все время боясь провалиться. Вскоре под ногами появилась вода. Толщина льда здесь пять сантиметров, мой вес она выдержит. Дальше вплоть до противоположного берега опять идет довольно прочный лед. Значит, вопрос стоит о центральной части — выдержит ли лед здесь собак и нарты с грузом? Если вес каждой собаки 30–40 килограммов, то все они весят около 600 килограммов. Вместе с нартами это будет больше тонны. Но во-первых, вес собак распределяется на четыре лапы, а, во-вторых, лед толщиной пять сантиметров может выдержать и вес нарт, если скорость их продвижения будет достаточно велика. Поэтому задача в том, чтобы собаки быстро и не снижая скорости смогли пробежать этот опасный участок.

Я возвращался обратно под вопрошающие взгляды собак. «Ну, что, пойдем, что ли?» — словно говорили они. Но я сомневался. Мне уже неоднократно приходилось переправляться через такие места. Однако в большинстве случаев я делал мосты из плавающих льдин. А вот переход по тонкому льду, который может треснуть в любой момент, — совсем другое дело. Это гораздо более опасное мероприятие, и до нынешнего дня мне приходилось решаться на него всего один раз. Внутренний голос подсказывал мне, что все будет в порядке, надо идти. Но было страшно: провалюсь — верная гибель. Я представлял себе это очень хорошо.

Вывожу нарты на этот коварный молодой лед и ставлю собак в походный порядок, а сам еще раз прохожу эти длинные-длинные 50 метров. Остановился на противоположном берегу… Постоял немного… Какими маленькими кажутся отсюда собаки! Как они далеко от меня!

«Яя!» — кричу я им вдруг изо всех сил. И собаки рванулись вперед по моим следам. Ближе… ближе… Вот они подходят к центральной, самой опасной зоне. И вдруг Кума снижает скорость и дальше начинает продвигаться медленно, с опаской. Остальные подражают ему: он вожак.

«Дурак! Что же ты делаешь? Вперед! Бегом! Давай, давай!» — в исступлении кричу я. Слов мне уже не хватает, и, не зная, как произвести на собак впечатление, я начинаю свистеть. Но свист лишь отвлекает меня — на какое-то время я утрачиваю способность следить за продвижением собак. Когда ко мне возвращается эта способность, я вижу нарты, которые в целости и сохранности приближаются ко мне. Сейчас провалятся… Вот сейчас… Но они еще почему-то не провалились. Все еще держатся. Руки у меня вспотели, лицо горело…